", – говорит пророк Иеремия.
Будем помогать людям духовно
В старину шесть человек из десяти были богобоязненны, двое умеренны и двое безразличны, но и последние имели внутри себя веру. Сегодня не так. Не знаю, до чего это дойдет. Постараемся сейчас, насколько можем, помочь людям духовно. Чтобы – как тогда, при потопе, в Ноевом ковчеге, так и сейчас – спаслись бы некоторые, не покалечились духовно. Нужно много внимания и рассуждения: рассмотреть происходящее с разных сторон и помочь людям. Думаете, мне что ли нравится, что собираются люди, или я хотел видеть столько народу? Нет, но в том положении, в котором мы находимся, несчастным людям нужно немного помочь. Я не стал священником именно для того, чтобы не иметь дел с народом, и в конце концов я вожусь с ним еще больше. Но Бог знает мое расположение и дает мне больше того, что Он давал бы мне, если бы я делал то, что мне нравилось. Сколько раз я просил Матерь Божию найти мне место тихое, удаленное, чтобы мне ничего не видеть, не слышать и молиться за весь мир, но Она не слышит меня; а другие, пустяшные просьбы мои – слышит. Но вот, глядишь, и перед тем, как прийти народу, Бог привязывает меня к кровати какой-нибудь болезнью, чтобы я отдохнул. Он не дает мне той сладости, которую я ощущал раньше в молитве, потому что я не смог бы тогда разлучиться с ней. В то время, если кто-то приходил в каливу, я принуждал себя выйти из этого духовного состояния[8].
Там, в каливе, я живу по распорядку других. Читаю внутри Псалтирь, снаружи стучат. "Подождите, – говорю, – четверть часа", а они кричат "Эй, отец, кончай молиться, Бог не обидится!" Понятно, до чего доходят? И ладно, если бы приходилось отрываться ненадолго, но ведь, как выйду наружу – все. Что успел до того времени, то и успел. В половине седьмого или в семь утра, чтобы быть спокойным, я должен уже и вечерню закончить. "Свете утренний святыя славы!" Когда вы заканчиваете утреню, я уже заканчиваю четки за вечерню. Хорошо, если успею съесть утром антидор, потом никаких чаев – падаю как труп. Бывало, что и на Пасху, и на Светлую седмицу держал девятый час, трехдневки[9]. Можешь – не можешь, а надо смочь. Однажды, уж не знаю, что народу помешало приехать – возможно, шторм был на море и не пошел корабль – но в каливу не пришел никто. Ах, я прожил синайский день, как тогда в пещере святой Епистимии[10]! Когда на море шторм, то у меня штиль. Когда на море штиль – у меня шторм.
Конечно, у меня есть возможность удалиться куда-нибудь на безмолвие. Знаете, сколько людей предлагали мне оплатить дорогу, чтобы я поехал в Калифорнию, в Канаду? "Приезжай, – говорят, – у нас есть исихастирий"