– Удивительно, что вообще выплыло, – заметил Лейланд. – О чем вы его спрашивали?
– Видите ли, у меня были все основания полагать – что-то подобное могло произойти. Эта мысль пришла ко мне во время раскладывания пасьянса. Я часто делаю это, когда захожу в тупик. Помогает. Такое впечатление, будто с глаз спадает пелена, туман рассеивается, начинает работать старое доброе подсознание. По крайней мере, предполагаю, все происходит именно так. Ты перестаешь биться головой о каменную стену, начинаешь смотреть на все свежим незамыленным взглядом и еще начинаешь замечать дырки в изгороди. Анджела скажет вам, что все это не более чем иллюзия, но ведь работает. До того момента я, как и вы, бился над неразрешимой загадкой: какое отношение все эти странности, подложные улики и ключи могут иметь к смерти Сесила Уорсли? Как они связаны с ней или же должны были быть связаны? Затем я начал раскладывать пасьянс, и это занятие почти вытеснило из подсознания сам факт смерти Сесила Уорсли, и я узрел другие факты этого дела, сумев абстрагироваться от него. Случаются такие моменты, когда ты вдруг прозреваешь и видишь целостную картину, понимаешь, как эти странные факты органично вписываются в нее. Все они могут соединиться, сойтись, если предположить, что именно они должны были привести к смерти Уолтера Халлифорда.
Я внезапно понял, окончательно и бесповоротно, почему эти улики в саду подменили с того времени, когда я ходил туда перед завтраком, и ко времени, когда оказался там вместе с миссис Халлифорд где-то в середине дня. Я был там еще до завтрака и увидел отпертые ворота, термометр, с которым проделывали манипуляции, окурок сигары, бумажную шапочку и уже тогда инстинктивно почувствовал – это подлог. Там не было следов, оставленных человеком, который прогуливался по саду ночью. Это ложные указатели, оставленные намеренно, с целью убедить меня, что человек здесь все-таки проходил. Очевидно, лицо, оставившее эти метки, поразмыслив, сочло, что они не годятся, и все переделало довольно основательно, со времени после завтрака и где-то до середины дня. Причем такие переделки носили весьма любопытный характер: окурок сигары исчез вовсе, с термометром снова возились и перенастраивали, явно стараясь скрыть следы прежних манипуляций. Иными словами, это были усилия, направленные на уничтожение прежних следов. Бумажную шапочку, лежавшую у тропинки, убрали, но вместо нее подложили белую наклейку. Каков же мотив этих действий? Их наверняка предпринял человек, желавший создать впечатление, что ночью по саду кто-то ходил, но только не тот, на кого можно было подумать прежде всего, а некто совсем другой. В первом варианте это должен быть человек, который курил сигару, носил бумажную шапочку определенного фасона, человек, которого интересовали минимально-максимальные температуры. Во втором варианте все старались представить так, будто в сад заходил совсем другой человек, который был за ужином, – отсюда белая наклейка, – но никакой бумажной шапочки на нем не было, или была, но совсем другая. Человек, не куривший сигару, не интересовавшийся статистическими данными, столь важными для фермера-джентльмена.