— Привет, амиго. По-моему, ты о чем-то задумался. Что притих? На себя не похож.
— Думаю думу без шуму, — ответил Мальгин пословицей. — Зато ты, похоже, не меняешься: здоров, уверен, энергичен, азартен.
Клинки их взглядов столкнулись, но искры не высекли: во взгляде Джумы уже не было обычного вызова, только отстраненная настороженность и сосредоточенность. Поединок длился недолго, Джума отвернулся первым, проворчал с неожиданным добродушием:
— Ох и тяжелый у тебя глаз, мастер! Хоть я и потомок шейха, но соперничать с тобой после того, что ты проделал с Купавой, побаиваюсь. Честное слово, уникальная была операция! Завидую, я бы так не смог.
Мальгин мимолетно удивился, но анализировать перемены в настроении бывшего врача не стал, в комнату вошли еще двое — Железовский и Ромашин. Математик добился значительных успехов в овладении эмоциями, и застывшее лицо его напоминало маску. Ромашин, как всегда, выглядел вежливо-уравновешенным и целеустремленным, пряча ироничные огоньки в глубине глаз.
— Не ждали? — сказал эксперт, пожимая руку «больного».
— Его я услышал еще в метро, — кивнул Мальгин на Железовского.
— Мы за тобой, — пробасил тот ворчливо. — В состоянии передвигаться и воспринимать нетривиальные идеи?
— У него дисфория, — сказал Джума, выглядывая в окно.
— Что это еще за штука?
— Пониженное настроение, состояние раздражительности, озлобленности, мрачности, повышенной чувствительности к действиям окружающих и, кстати, со склонностью к вспышкам агрессии.
Ромашин с любопытством посмотрел на говорившего, перевел взгляд на Мальгина, и тот невольно улыбнулся.
— Диагноз поставлен вполне профессионально. Не боитесь, что Джума может оказаться прав? Я ведь химера.
— Вставай, «химера». — Железовский легко поднял Мальгина за руку. — Возьмешь на вооружение мою формулу «трех эс» и будешь такой же здоровый и спокойный, как и я.
— Что за «три эс»? — заинтересовался Джума Хан.
— Самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование.
Джума фыркнул.
Железовский пожал плечами, взял с подноса у кровати хирурга несколько зеленоватых плодов величиной с крупную сливу, понюхал, откусил.
— Фейхоа? Пахнет ананасом и земляникой.
— Угощайтесь. — Клим принялся переодеваться, его одежда, вычищенная и освеженная, хранилась в стенном шкафу. Позвонил в приемный покой.
— Обиван, я ухожу, изменились обстоятельства.
Инк молча поклонился. Мальгин повернулся к посетителям.
— Ну что ж, компанерос, я полностью в вашем распоряжении. Что за идею нам предстоит обсудить?
— Поехали к тебе домой. — Железовский направился к двери первым, сосредоточенно жуя плоды фейхоа, китайского земляничного дерева. — То, о чем идет речь, находится там.