Подарки, принесенные Шаламовым, Железовский обнаружил по «запаху инородности»: мозг отреагировал на колебания полей, звуков и запахов, которые обычный человек почувствовать не сумел бы и при концентрации их, в тысячи раз большей. Оглядев коллекцию, Аристарх покрутил головой, не ожидая такого улова, и осторожно разложил все найденные предметы по карманам. Он помнил предостережение Лондона, да и сам чувствовал, насколько они опасны. Шаламова, видимо, эта их характеристика не пугала, он не думал об опасности и преследовал какие-то свои цели, что в гораздо большей степени доказывало его деградацию и распад личных ценностных ориентировок.
Вне здания снова вернулось ощущение взгляда в спину. Случайными подобные ощущения быть не могли, и Железовский насторожился, что позволило ему в дальнейшем включиться в предлагаемое действие в режиме опережения. Размышляя, вернуться ли домой или сначала отнести подарки Шаламова в управление, под надежную опеку бункерной автоматики, Аристарх вышел из метро в Пушкине и машинально выбрал путь к дому напрямик, по тропинке через заснеженный лес, балку и речушку Сосьву, невидимую подо льдом. А на деревянном узорчатом мостике через балку, которому, по легенде, шла третья сотня лет, его встретил развязный юнец в немыслимом рванье, означающем, что он принадлежит к гильдии хочушников из клана самого невероятного племени людей, ставивших целью всей жизни получение удовольствия и не признающих никакой морали. На рубахе юнца выделялась крупная надпись на английском и русском языках: «Плевать!»
Юнец сплюнул жвачку под ноги Железовскому и сказал невнятно:
— Гони, что у тебя в карманах, сейфмен, тебе оно не понадобится.
Железовский, сам будучи творческой личностью, постоянно ищущей и стремящейся к полной самоактуализации, со свойственным ему максимализмом и уверенностью в справедливости своих оценок, что называется, на дух не переносил «голых» потребителей с их культом «абсолютной свободы от любого вида ответственности», считая, что они достойны разве что презрения и жалости, но он никогда не видел в них угрозы ни себе, ни обществу, в тоне же этого парвеню явственно прозвучали агрессивные нотки.
Аристарх, зная, что молчание — самая совершенная форма лаконизма, легонько отодвинул юношу и пошагал дальше по мостику, предчувствуя продолжение. И оно не заставило себя ждать. Юнец свистнул, и навстречу математику из зарослей лещины и ракитника выбрались четверо молодых людей в черных очках на пол-лица. В руках металлически отсверкивали какие-то необычного вида устройства. Железовский пожалел, что не надел свой рабочий кокос с персональным компом, было бы с кем посоветоваться.