Теперь причуда, над которой раньше просто не хотелось задумываться, оборачивалась бедой. Пусть бы это был кто угодно, только не Антонина. Пусть бы мне это показалось. Ведь я хотел поймать связника, крадущегося к Варваре, бандита. При чем здесь Антонина, при чем? Ах ты ж дьявол… Вот ведь, значит, как получается… Антонина, Антонина! Неужели нельзя ничего изменить? Остановить? Не заметить? Но, размышляя так, я уже шел следом.
Ну за что? За что я должен потерять ее? Ее! Как же так?.. И ничего нельзя поделать? А ноги сами шагали по тропе. Делай свою работу, «ястребок» Капелюх. Ты хотел выследить бандитского помощника, связного? Ты выследил. Иди!
Озимь кончилась. Тропа здесь стала скользкой. Она проваливалась в овражек, к роднику. Темнели стволы деревьев. Я положил пулемет на землю, под ольхой, посмотрев наверх и запомнив очертания ее кроны, выступавшей над пеленой низкого тумана, чтобы затем отыскать свой МГ. К ветвям ольхи были привязаны выцветшие ленты, пасмы льна, все бесхитростные и наивные подношения наших девчат, которыми они хотели умилостивить прощу, чтобы та отдарила их вечной молодостью и красотой.
Осторожно, пригнувшись, я подошел поближе к Кумову ключу. Он выбегал из небольшого, подгнившего уже сруба, обвязанного старым расшитым полотенцем, увешенного все теми же ленточками. По обе стороны высились крутые склоны овражка. Ниже сруба, по течению ручья, росла высокая трава и осока, там тоже бледно пестрели ленты. Я осмотрел траву и овражек, насколько позволял туман, глянул зачем-то в воду. На дне ключа поблескивали монеты. Копейки, пфенниги и гроши…
Я прислушался. Приглушенно шумела вода. Шум этот был похож на стариковское бурчание. Все вокруг терялось в пелене тумана. Но вот наверху, над овражком, чуть звякнула дужка ведра. Я поднял голову, увидел ветви осины, выделявшиеся из белого месива. Одна из ветвей дрогнула, листья забились, залопотали, два или три полетели, крутясь в воздухе, вниз.
Я вполз по склону овражка наверх. Застыл за ольховым и тальниковым подростом, не касаясь ни веточки, ни листика. Возможно, Антонина была здесь не одна. Пулемет остался внизу, но что за беда, в карманах моей шинели лежали две угревшиеся гранаты, две ребристые «феньки», надежные оборонительные снаряды, осколки которых жалят на двести метров. Жалят, не разбирая, всех, кто не смог укрыться. Вот ведь как получается, Антонина Семеренкова, одно у нас утешеньице: если ты с бандитами, ни им, ни тебе, не мне от родника не уйти.
Но она оказалась одна. Пригнувшись, доставала из ведер какие-то узелки и складывала их под пенек. Поднялась, осмотрелась. Я наблюдал за ней, чуть выдвинувшись из своего зеленого укрытия. Она очень боялась, очень даже- губы подрагивали. Нет, не добрая воля привела ее сюда, а чувство страха. Я вспомнил косулю, бежавшую через поляну близ «предбанника». Возможно, и здесь действовал опытный загонщик… Не стоило спешить с обвинениями. У меня чуть отлегло от сердца.