Маляс, держась за бороду, пересел на лавку, к жене. Оба были ошеломлены и глазели на меня как на привидение. Нельзя было терять ни секунды.
— Я слушаю!
И я написал на клочке бумаги: «Показания гр. и гр. Маляс».
— Прошу!
Я совершенно не знал, как допрашивают «гр. и гр.» в юридической практике. На фронте допросы были несложные.
Малясы переглянулись испуганно и снова уставились на бумагу. Я волновался не меньше их, даже карандаш прижал плотнее к бумаге, чтоб не прыгал.
— Я скажу, скажу, — заторопилась Малясиха, но муж перебил ее:
— Тут все ясно, гражданин Капелюх, а не рассказывали мы раньше по причине…
— Позабылись! — снова вмешалась Малясиха. Она придерживала шубейку обеими руками на груди и могла толкнуть мужа только плечом, но и от такого толчка тощенький Маляс чуть не слетел со скамейки. — Он тут наговорит три мешка гречаной вовны{17} — и все неполны. Вы меня слушайте!
— Ближе к делу! — потребовал я.
— Как только Штебленок, постоялец-то наш, подался в район, к нам шасть забойщик Климарь-то, — сказала Малясиха. — Весь запыхался, не в себе мужик. Мы думали, может, выпил, он ведь забойщик, положено; у Крота кнур был чималый!..
— Пудов на девять, того-сего, клыки — как штыки, — пояснил Маляс. — Слон, а не кабан!
— Что он сказал?
— Кто?
— Забойщик, кто ж еще! Говорите короче!
— Он спросил, где Штебленок.
— А зачем ему был Штебленок?
— Мы не знали. Видели только — забойщик не в себе.
— Что вы ответили?
— Мы сначала ничего не ответили. Того-сего! Мало ли куда «ястребок» может пойти, всякому не положено знать. Мы понимаем!
Жена на этот раз посмотрела на Маляса одобрительно.
— Мы ничего не сказали, тогда он достал ножик… ну, этот, забойный, в крови еще — он только кончил разделывать…
— Загрозился! — вмешалась Малясиха. — Так загрозился, страсть! Мы оба разве так чего сказали бы? Никогда!
— А что вы сказали?
— Ну что Штебленок в район побежал, — продолжил Маляс. — А Климарь ножиком помахал и говорит: «Помалкивайте пока на здоровьечко. А то потом будет и с вами то же». Мы не поняли, что с нами будет…
— А потом поняли?
— Ага…
— Мы бы вам рассказали, да малость позабылись, вы на нас зла не держите, закончила Малясиха. — Мы не от умысла. Старость, хворобы, головы дурные… А что нам за это будет?
Она была плотная, какая-то вся четырехугольная и казалась неповоротливой, но язык работал бойко, и глазки глядели смышлено, как две хорошо укрытые огневые точки, когда обнаружишь их на близком расстоянии.
— Пока ничего не будет, — сказал я. — Помалкивайте обо всем!
Оба так и остались сидеть с вытаращенными глазами. Все требовали от них лишь одного — помалкивать. А вся жизнь этой бестолковой неимущей пары состояла в болтовне,