* * *
— Ну как, Попеленко? — спросил я.
Он стоял неподалеку от хаты гончара, нахохлившись, как сельповский сторож. И автомат он обхватил, словно берданку, обеими руками прижимая к груди. Все ярче и настойчивее становился свет луны, и все резче обозначались тени. Тополя во дворе Семеренковых шелестели жесткой листвой. Окна слабо желтели.
— Ничего дела, — буркнул Попеленко. — Присматриваю. Антонина в доме. Куда денется?
Он был явно недоволен заданием, считал его причудой начальства. До чего, мол, дожил: девок охранять.
— Как рука, Попеленко?
— Та ничего… Свербит.
— Неспокойные у нас ночи!
— Куда уж неспокойнее. Ни днем отоспаться, ни ночью похрапеть.
— Верно. После войны отхрапим за все, что недоспали.
— На Гавриловом холме, — сказал Попеленко. — С такой жизнью, как у нас стала, только там.
Сочувственный тон не годился для разговоров с моим подчиненным.
— А ведь мы с тобой не удержим село, если Горелый нагрянет, правда, Попеленко? — сказал я. — У него шесть человек.
— Уж точно, — сказал «ястребок» заинтересованно и забросил автомат за плечо. — Есть кое-что? Военные «планты»?
Он покрутил пальцем-коротышкой, приставив его к виску, и вопросительно взглянул на меня. Пес Буркан прилег у сапога, высунув язык. Он казался белым при луне, этот язык, и на нем блестела влага. Гоголевская была ночь.
— Есть и «планты», Попеленко. Ты иди к Глумскому. Дай ему свой карабин. Стрелять председатель умеет. Будьте оба начеку. Ясно?
— А вы? — спросил Попеленко.
— Я буду во дворе у Семеренковых!
— Ага… — Он хитро прищурился. — Можно еще мужиков собрать. Валерика, он флотский. Вроде артиллерист!
— Если у тебя есть корабельная пушка, пригласи. Только сначала спросись у Варвары.
— Ага! — сообразил Попеленко и подмигнул мне:- Нет, Варвара не отдаст. Ну, Маляса можно. Он же охотник.
— Ты бы еще Гната предложил, — сказал я.
— Ну, Гнат у нас не в счет, — ответил Попеленко.
— Не в счет?
Я вспомнил вдруг: Гнат, возвращавшийся из УРа с тяжелым мешком за спиной, застыл на какое-то мгновение у хаты Кривендихи, наблюдая за танцующими. Он заулыбался во весь рот, пропел что-то, радуясь общему веселью, и отправился дальше, незамеченный, не нужный никому деревенский дурачок… Это было перед тем, как Климарь, наклонившись к Валерику, сказал что-то об Антонине и Валерик, не сводя с нее глаз, двинулся вперед. А потом… потом мы с Валериком шли на пепелище, и, словно пролетевший мимо цветастый осенний лист, мелькнула юбка Варвары.
С появления Гната и начались все беды.
— Говоришь, Гнат не в счет?
Я вспомнил, как он сидел в углу чисто прибранной горницы, среди белизны стен, расшитых рушников, непричесанный, грязный дурень. Варвара латала ватник. «Жалко его». Жалко? Абросимова она не пожалела. Штебленка — тоже. С чего бы ей испытывать это чувство к Гнату.