Могила Пастернака и ее поиски начисто забылись, мы были слишком потрясены чудесным спасением, слишком переполнены жизнью – в такие моменты хочется дышать, ощущать, осязать, как будто заново учишься. О, как аккуратно мы переходили дорогу обратно!
В номере вылакали коньяк, не почувствовав ни его вкуса, ни крепости. Пытались понять, что же такое с нами случилось? И почему смерть, казалось неминуемая, пролетела мимо? Наперебой рассказывали друг другу всякие необъяснимые, страшные и смешные случаи…
Я вспомнила, как еще ребенком попала в аварию. Мы жили в Алжире, отец, горный инженер, работал три года на свинцово-цинковом руднике, командировка от Минцветмета.
Однажды мы вместе с другом отца, французом, отправились на его машине посмотреть пустыню Сахару.
За Бешаром шоссе выпрямилось и блестящей серой лентой врезалось в горизонт, по обочинам большие валуны, и дальше до самого неба – только камень. Справа и слева таблички с предупреждением об опасности, колючая проволока – минные поля…
Французские войска, уходя с земли, которую они привыкли считать своей, оставили о себе на память минные поля. Эти бесконечные поля, затянутые колючей проволокой, тянулись вдоль шоссейных дорог, покрывали искореженную землю, на которой раньше росли апельсиновые деревья. Французы вырубали леса, потому что в них скрывались местные партизаны и нападали на французских солдат.
Чаще всего подрывались мальчишки-пастухи. Когда корова, отбившись от стада, забредала за колючую проволоку, незадачливый подросток пытался ее оттуда выгнать, и это не всегда заканчивалось благополучно. Их находили с оторванными конечностями, развороченными внутренностями, иногда живыми или уже отмучившимися: детей и животных.
Поля смерти утюжили танками, уничтожая противопехотные мины, но хитрые французы подсуетились, время от времени под гусеницами танков попадались и более мощные устройства.
Мы часто слышали взрывы…
Партизаны давно перестали быть теми, кем начинали – гонителями ненавистных завоевателей; они превратились в обычных дорожных разбойников.
По дороге наш француз остановил машину у обочины, чтобы мы могли размяться.
Я увидела араба, когда он уже стоял рядом, одетый в причудливые лохмотья, как средневековый бродяга из арабской сказки, он казался безобидным, но на плече у него висело ружье. Он долго слушал объяснения отца, кивал головой и, казалось, размышлял: убить нас или отпустить. Француз был нашим минусом, а папа-коммунист – нашим плюсом. Папин коммунизм возобладал. Партизан исчез так же бесшумно, как и появился.