Мороз крепчал, и малиновое солнце быстренько скрылось в белом тумане.
Смеркалось, и я торопился так же быстро закончить свои домашние хлопоты.
Про ворону вспомнил только когда зашел домой.
«Да, ладно! Поела, теперь не так будет холодно, забьется в хвою, вон, сколько у нас сосенок да высоких ёлочек!» – подумал я, торопливо сбрасывая курточку, под которую забрался мороз.
Утром, следующего дня, мороз немного утих. Белая пелена туманы смешиваясь с дымом, струящимся из печных труб, стелилась понизу. Вороны нигде не было видно.
«Не замерзла бы» – почему-то с тревогой подумал я. Сложил ладони рупором и покричал в сторону дальней рощицы:
– Клара, Клара, Клара!
Легким облачком скользнул на землю потревоженный иней, и черная тень спланировала с ближайшего тополя. Ворона села на крышу сарая и встряхнувшись всем телом, вытянула голову в мою сторону. «Может не она? – размышлял я, – хотя вон в хвосте перышка не достает, и смотрит на меня смело».
– Ты посиди, я вынесу поесть! – попросил я немного встревоженную ворону.
Она, склонив голову набок, казалось, все поняла.
Котлеты кончились вечером, последнюю половинку, съел кот. Я незаметно отрезал ломтик колбасы и захватил мякиш хлеба.
– Кого опять подкармливаешь? – поинтересовалась жена.
– Клара прилетела, – я размышлял, что положить вперед, колбасу или хлеб.
– Откуда ты знаешь, что это Клара?
– У неё на хвосте пера нет – я деловито растолкал по карманам припасы.
– Кот, наверное, пытался сцапать, вот и выдрал, – хозяйка покосилась на растянувшегося возле печки кота.
– Может и кот – согласился я, – только такая не станет поддаваться коту.
Колбасу ворона склевала сразу, даже не рассматривая её, а с хлебом возилась дольше, поглядывая на меня. Я осмелел и стоял от неё метрах в двух. Стоило мне сделать шаг, подходя ближе, Клара, боком, боком отходила подальше, держа прежнее расстояние.
К концу февраля, мы настолько подружились, что я стоял от вороны на расстоянии вытянутой руки. Но всё равно она мне не доверяла. Как ни старался я, протягивал ей лакомство – бери с руки, вкусно ведь! Не брала. Негромко щелкала клювом, тихонько ворчала на меня, топорщила перышки на голове – выражая свое недовольство.
Наступил март. Пригрело солнышко, зазвенели капели и в лужицах, смешно топорща крылышки стали купаться озорные воробьи.
Клара не прилетала двое суток. Напрасно я её звал, только однажды, с дальней рощицы, раздалось знакомое хриплое карканье. А в воскресение, она, как ни в чем, ни бывало, сидела на ветке и с нетерпением поглядывала на меня.
– Ты чего это, поесть не прилетаешь? – укорял я её, раскладывая на подтаявший лёд лакомства.