Однажды ночью я проснулся от тихого стука в окно. Растолкал дедушку. Он матюкнулся спросонья, пошел отпирать дверь. В сенцах кто-то с ним поздоровался. Голос писклявый, женский.
— Есть в избушке чужие? — спросил этот голос.
— Никого. С мальчонкой живу, унучиком.
Вошли в избу. Дедушка выкрутил в лампе фитиль, и я увидел маленькую толстую бабу, закутанную по самые глаза в белый от инея платок. Она как-то воровато огляделась по сторонам, потопталась у порога и стала снимать заплечный мешок, развязывать платок. Под платком оказалась заячья шапка, а под ней — круглая лысая голова с маленькими, похожими на пельмени, ушами.
— Под бабу работаешь? — усмехнулся дедушка.
— Всяко приходится, сват, — пропищал этот странный человек, и только теперь я узнал в нем нашего свата Петру и не на шутку перепугался.
— Поди, и сиськи приладил? — не унимался дедушка.
Петра недобро покосился на него, но ответил мягко, со вздохом:
— А и не ласков же ты, сватушка.
— Вишь, и ласки захотел — чем не баба.
Сват Петра только крякнул, стаскивая полушубок, под которым была стеганая фуфайка, а там уже — теплый ватный пиджак, меховая жилетка, толстый овечий свитер, несколько байковых и ситцевых рубах разных расцветок.
Гость, не торопясь, снимал одну одежку за другой, пока не остался в одной исподней рубашке, лопавшейся от грязи.
— Вырядился — будто кочан капусты, — снова не удержался дедушка.
— Холодно нынче. Воробьи вон замерзают на лету. — Он подошел к печурке, облапил ее короткими руками, навалился широкой, как сундук, грудью — того и гляди на бок своротит. Жалобно попросил:
— Погреться чего не найдешь? Нутро все дрожит — промерзло.
— Между протчим, не единожды замечал: когда мужик греется — всегда руки за спину закладывает и задом к печке встает… А баба — передом, — как бы сам про себя заметил дедушка. Он достал из-под нар лагушку, налил в ковшик пенистой браги. Не обнес и себя — плеснул в кружку.
— Ну, так за встречу, сваток? — потянулся к нему с ковшиком Петра.
— Лучше бы ее и не было, этой встречи.
После выпитой браги гость заметно оживился. Круглое лицо его налилось свекольной кровью, маленькие глазки под рыжими поросячьими ресницами масляно заблестели.
— Струхнул, значит, сваток, не рад встрече? — весело спросил он дедушку.
— Мне бояться нечего. Это ты, небось, дрожишь, как овечий хвост, всякий куст за версту обходишь.
— Ничего, будет и на нашей улице праздник.