Благо, падать было по-прежнему невысоко. И обида оказалась гораздо сильнее боли.
— Закончила, — вынес вердикт Мастерс. — Как станешь готова к конструктивному диалогу, свистни.
— Да пошёл ты к Седьмому! — от всего сердца пожелала Курой, вставая, кряхтя и хватаясь за кроватные столбики.
А заодно обнаружив у постели ещё одну очень интересную особенность. К этим самым столбикам, которые ей опорой послужили, зачем-то прикрепили кожаные ремни, до времени заправленные под матрас. Для чего такие приспособления могут пригодиться, например, в клинике для душевнобольных, тега примерно представляла. Зачем они нужны в борделе? Нет, об этом даже думать желания не имелось. Тем более что по глубокому убеждению Каро, дом терпимости не слишком от Бедлама отличался.
— Когда-нибудь все там окажемся, — тоном умудрённого жизнью философа, заметил Рон.
— В Бедламе? — удивилась Курой.
— При чём тут Бедлам? Я про Подземье.
— А-а…
Тега подумала и села на кровать. Такое положение её ушибленному телу в данный момент нравилось гораздо больше. Да и силы как-то разом кончились. Вместе с бешенством. Почему-то очень хотелось спать. Вот сейчас бы лечь — можно прямо здесь — и чтобы до утра никто не трогал.
Мастерс тоже пристроил свой зад, только на противоположной стороне, в изножье. И наконец-то сняв дурацкую полумаску, а, заодно, и перчатки.
— Теперь-то до тебя, надеюсь, дошло? — спросил устало.
— И что до меня должно было дойти?
— А ты расшевели фантазию. Попробуй представить, что пришёл бы не я, а кто-то другой?
— У меня револьвер есть, — неохотно буркнула Каро.
— Этот? — Мастерс достал из кармана пушку, перебросив её на колени теургу. — Очень помог, правда?
— Так нечестно! Ты… У тебя подготовка!
Курой и сама понимала, что протест вышел не слишком убедительным. Примерно на уровне дебатов в песочнице. Но ничего более весомого в голову не пришло.
— Детка, когда до тебя дойдёт, что сначала нужно думать, а потом делать и никак не наоборот, а? — оборотень покачал головой, как удручённый непроходимой тупостью ученика наставник. — Ну существуют вещи поважнее гордости, честное слово. Не кажется, что жизнь поценнее будет? И даже если придумала по-настоящему гениальный план, не разумнее ли его обсудить? Не все же вокруг идиоты. Может, и умного чего насоветуют.
— Этот план придумал ты!
— А ты повелась. Просто чтоб доказать, какая охре… прекрасная сыщица. Мы же не лошади на ипподроме, не наперегонки бегаем и ставок никто не делает. Просто каждый выполняет свою работу.
— Чего ты обо мне так печёшься?
Злость, вроде бы закончившаяся вместе с силами, вернулась, подпихивая в спину обиду.