Он не поехал к Наде – он как-то не думал о ней. Ноги сами понесли его домой, где ждали только тоска, и многодневная пыль, и запустение, и самое безнадежное одиночество. Но это одиночество не требовало от Славы ничего, с Надей же нужно было, по крайней мере, разговаривать. А сил не было. Любая мысль о каких-либо объяснениях вызывала отвращение.
Он лег на кровать – как был, в одежде, не сняв даже пальто и ботинок. Сколько пролежал так – и сам не знал. Из оцепенения его вывел телефонный звонок. Слава с трудом пошевелил рукой и вытащил трубку из кармана брюк. Звонила Надя. Он уронил телефон рядом с собой, не собираясь отвечать. Рингтон, однако, не унимался, Надя, видимо, решила дозвониться во что бы то ни стало. Он не реагировал. Через пару минут она перезвонила снова. Потом опять. Потом это все прекратилось. Слава лежал и ни о чем не думал. Пока мысль о Наде и стыд перед ней не проникли наконец в его сознание. Чуть помучившись, он все-таки взял себя в руки и решил перезвонить с намерением коротко сообщить ей, что не приедет. Он не собирался ничего объяснять. И пусть лучше Надя думает, что он сволочь, чем беспокоится, не имея о нем никаких сведений.
Он вызвал в телефоне ее номер, готовясь на суровые или отчаянные вопросы ответить только, чтобы не ждала.
– Славочка! – раздался встревоженный Надин голос. – Как Ваня?
Он попытался сглотнуть ком, сразу возникший в горле, и вдруг рассказал ей все. Она выслушала молча и спросила только:
– Где ты?
– Дома, – выдавил Слава.
– Сейчас приеду, – сказала Надя и отключилась.
Он не знал, хочет ли этого или нет. Ему было очень плохо одному. Но от мыслей о ней вроде бы тоже было нехорошо. В конце концов он решил ничего не решать и только валялся безвольно на кровати, пытаясь приспособиться к боли. Потому что все симптомы разбитого сердца – мучительная тоска, неуверенность в себе и страх душевной близости – снова накатили на него и топили в чувстве ужаса и безысходности.
Примчавшаяся Надя, войдя в не запертую квартиру, лишь спросила: «Ну что – совсем худо?» – и понеслась по дому с тряпками, затеяв, по ее выражению, блицуборку. Как-то быстро она придала его жилищу пристойный вид и села у него в ногах на кровати. Погладила по брючине, покачала головой. Он со скрипом поднялся и сел, стянул и бросил на пол пальто. Потом все же спустил ноги и разулся. Она вдруг спросила:
– Слав, а может, нам ребенка родить?
Он хмурился, обдумывая.
– Не знаю, – сказал, поморщившись, – я и так-то разрываюсь на части, а с этим еще что будет…
– А что будет? – чуть помолчав, рассудительно заговорила Надя. – Ты же любишь детей. Будет у тебя еще ребенок, помимо Ванечки. Еще один тебя станет любить. И этот уже никуда от тебя не денется.