– Ну не знаю, – пожал плечами Слава, искоса поглядывая на Надежду. – Может, ты и права. – «В конце концов, я люблю детей. Новый маленький… А может, дочка… Но я ведь не люблю Надю. – Он вздохнул, впервые признавшись себе в этом так определенно. – А ведь иначе и быть не может, у меня ж вся душа Маринкой занята – ну какая любовь?.. Вот когда это все кончится, тогда, может быть…»
Он снова взглянул на Наденьку мельком и почувствовал, что вряд ли когда-нибудь… «Когда отболею Маринкой, смогу полюбить, наверное. Но вряд ли Надю. Я уж привыкну тогда, что не люблю ее… Хотя…»
– А что? – заговорила опять Наденька. – Родим девочку… ну или мальчика, мне без разницы, а тебе? – Он пожал плечами. – Родим, будем любить его, он нас… Чем плохо? – «Может, еще и ко мне привяжешься, когда общий малыш появится, – смутно додумала она. – А если нет – так хоть ребенок твой у меня будет…»
– Ну не знаю, – уже определеннее произнес Слава, – может, ты и права. – «В конце концов, Маринке общий ребенок не помешал меня бросить. Только ведь я-то не такой… А что сейчас об этом думать? Все же с Надюшкой не так ужасно, как одному…»
Он повернулся к ней и обнял за плечи, вздохнув, привалился головой к ее голове. И они посидели так немножко. А потом поехали домой.
Если бы Андрея спросили, хочет ли он ехать к Любе, он бы уверенно ответил: нет. И еще много раз – нет!! Но его никто не спрашивал. И он ехал.
Не потому, что Люба этого требовала. Она вообще умела только просить, еще лучше – молчать и ждать; замечательные женские качества, так мало ценимые мужчинами, промелькнувшими в незадавшейся Любиной жизни… Но Андрей не мог не ехать, что-то толкало его, несмотря на отчетливую злость, которую он испытывал и к ней, и к себе.
Ни сама Люба, ни ее кротость, непритязательность и заботливость никогда не вызывали мужского ажиотажа. А Андрей вообще был не из тех, кто в принципе западает на подобные неброские качества. Ему нравились девушки яркие, бойкие, независимые…
Как он влип в эти долгие отношения, теперь и сам не понимал. Собственно, она, конечно, была ему полезна. Но, скорее, раньше, пока не забеременела. И в целом Андрей способен был оценить ее предупредительность, ее услужливость. Покорность в сексе. Пироги и борщи. И молчаливую готовность оставаться просто его женщиной, не претендуя на статус жены. Только ничто из перечисленного, включая и умело создаваемые ею праздники для желудка, не проложило пути к его сердцу. Он совершенно не любил Любу. И совсем-совсем не хотел от нее ребенка. Но, как говорится, поздняк было метаться. Срок подходил уже вплотную к родам, и он плелся к надоевшей любовнице, которой, кроме старого больного отца, помочь было некому.