Нужно было работать, нужно было общаться. А хотелось одного: оказаться дома и лечь лицом к стене. Но целый день, много часов Соня была на людях и играла мучительную роль, чтобы скрыть от посторонних глаз свой сокрушенный мир. А глаза эти были безжалостны – одним уже тем, что смотрели на нее.
Она понимала: нельзя выходить из дома с таким лицом, какое появлялось у нее, когда она оставалась один на один с собой, – с этим угрюмым, хмурым, отчаявшимся выражением. Приходилось изображать беззаботность. И оттого еще больше хотелось умереть. Она не могла понять, почему уход Димы до такой степени ранил ее, не замечала раньше, как сильно привязана к нему. И теперь тяжелее всего было свыкнуться с мыслью, что его не будет рядом никогда. Это «никогда» терзало ее ужасно, жить с этим словом не хотелось, казалось, жить нет сил, да и как-то вроде незачем было.
Но не жить тоже было невозможно. Так бесчеловечно бросить родителей… Нет, она позволяла себе только мечтать. Ложась в постель, подолгу ворочалась без сна и грезила о том, как бы хорошо было все это прекратить. Смерть казалась желанной, сладкой, заманчивой. Просыпаясь утром, с отвращением думала о необходимости жить: вставать, ходить на работу, улыбаться, стремиться к совершенству, трудиться над диссертацией… А ночью снова мечтала, точно о счастье, о том, как можно было бы это сделать. Скажем, вскрыть вены на запястьях – и лежать себе в ванной… Жизнь потихоньку покидала бы тебя, ласково прощаясь, – ни боли, ни сожаления, одно освобождение от мук. Хорошо…
Но воображение тащило дальше: кто-то из близких приезжает в Сонину квартиру, заходит в ванную. Там красная вода, тяжелое, мокрое тело… Ужас внезапности и ужас смерти. И еще ужас оттого, что она сделала это сама. Общий шок. Похороны. Расходы, извините… И все так непоправимо, так бесповоротно!.. Соня знала, что будет жить и никогда ничего не сделает с собой.
Она совсем запустила диссертацию, хорошо еще, что та была уже почти написана и скоро ожидалась предзащита. Но Соня к ней не готовилась – не было сил. И не было желания. Научный руководитель только вздыхал озабоченно.
Однажды она сидела в лаборатории, бессмысленно глядя в окно. Бумаги на столе валялись в беспорядке. Научрук подошел и сел напротив, через стол посматривая на свою аспирантку.
– Сонечка, – произнес осторожно, – давайте поговорим.
– Да-да, Егор Андреевич, – кивнула Соня. – Конечно.
Она не могла не понимать, что у него накопилась к ней куча претензий.
– Конечно, – повторила, уставившись в угол стола измученным взглядом.