Он подошел к платяной нише, отдернул полог и снял с вешалки свою енотовую шубу, покрытую синим тонким сукном. Он вывез ее из Иркутска, но она до сих пор остается еще добротной и изящной. Слава богу, из вещей ему ничего приобретать не надо. Хорошо облачился еще в те годы, когда частенько бывал в аристократических домах и в Зимнем. Не мешало бы все-таки посетить дворец-то, поразведать, кто чем там теперь дышит. Донауров, наверное, ждет не дождется. Подожди, драгунский офицер, как-нибудь к тебе загляну, повидаемся с Шаховским, а сейчас надо бежать за «Бесами».
К Достоевскому в Измайловский полк он, конечно, не пошел. Завернул в дом Публичной библиотеки, в магазин Глазунова.
— Опоздали, ваше сиятельство, — развел руками знакомый приказчик. — «Бесов» уже нет. Мы взяли двадцать пять экземпляров, и все разошлись. Зайдите к Попову, тот вдругорядь посылал к издателю.
Кропоткин кинулся в Пассаж, в лавку Попова.
— Да, есть у нас это примечательное сочинение господина Достоевского, — сказал поповский приказчик. — Я дважды брал. Неуступчива госпожа Достоевская, весьма неуступчива. Второй-то раз можно бы отпустить с большей скидкой. Нет, двадцать процентов, и шабаш.
Кропоткин взял книгу и поспешил к себе на Малую Морскую.
Он полагал, что сегодня почитает только с полчаса, а потом возьмется за свою работу. Прочитав первую главу, показавшуюся ему слишком длинным вступлением, он отложил книгу в сторону, но через минуту опять взял ее в руки. Начал вторую главу. Прочел одну страницу, другую, третью, и вот что-то зацепило его и потащило в зловещие недра губернского города. Не приемля той мрачной жизни, какая перед ним разверзалась, он сопротивлялся, не хотел в нее погружаться, но его все тянуло и тянуло в глубь бездонного омута.
В мире, созданном Пушкиным, Тургеневым и Толстым, ему всегда было хорошо, хотя далеко не всегда радостно. Этот мир, со всеми человеческими бедами и трагедиями, оставался для него ясным и понятным в своем закономерном движении. Но в нынешнем мире Достоевского ему было тяжко, а «Бесы» обрушились на него совсем уж нестерпимой тяжестью. Он мучился, противился парадоксальному ходу событий, возмущался нравственным уродством выведенных на сцену людей, его злили фантастические зигзаги их мыслей и поступков, однако отступиться от книги он не мог и читал, читал ее с лихорадочной торопливостью. Лишь изредка вскакивал, закуривал папиросу и нервно ходил по комнате, ошеломленный прочитанным. Да неужто это наша российская действительность? Не хочешь верить, а веришь. Нет, «стебницизмом» тут и не пахнет. Никаких легкомысленных выдумок, никаких приключений бульварного пошиба. Странное авторское сплетение обстоятельств и событий обращено тут в жуткую реальность. Бесы-то внедряются в уже разложившиеся общественные верхи, как муравьи в погнивший пень. Но кто они, эти бесы? Посланники революции? Да среди них нет ни одного настоящего социалиста. Их главарь Верховенский, двойник Нечаева, сам заявляет, что он не социалист, а мошенник. Другие если не плуты, то маньяки или идейные паразиты. Неужели такими видит великий писатель всех современных нигилистов? Полноте, Федор Михайлович! Вас напугал Нечаев, вот вы и дали полный ход своему могучему художественному воображению. Нет в России нигилистов, подобных, скажем, вашему Шигалеву… А может быть, в губерниях и появляются? Тогда, друзья мои, раз мы противостоим нечаевщине, надо поскорее создавать в провинциях наши отделения и ограждать путь в революцию от проходимцев. Чарушин вот собирается в поездку по губерниям. Установит связи с местными кружками. Посмотрит, есть ли в них хоть один бесенок.