Время — единственный ресурс, который бесплатно доступен тем, кто находится на дне общества. Чтобы сделать время кумулятивным, Энрико требовалось то, что социолог Макс Вебер назвал «железной клеткой», — бюрократическая структура, которая рационализировала использование времени. В случае с Энрико нормы выплаты за выслугу лет, установленные его профсоюзом, и обязательные постановления, регулирующие государственную пенсию, поддерживали эти «леса». Когда он прибавил к этим ресурсам самодисциплину, результат стал более чем экономическим.
Словно в камне он высек свою четкую историю, в которой его опыт аккумулировался материально и психически. Итак, его жизнь имела для него смысл лишь как линейное повествование. Хотя иной сноб может отмахнуться от истории жизни Энрико как скучной, он пережил ее как драматическую историю, как упорное движение только вперед — от ремонта к ремонту, от процента на вклад к проценту. Уборщик чувствовал, что он стал автором своей жизни, и хотя он был человеком, который низко стоял на социальной лестнице, его собственный нарратив внушал ему чувство самоуважения.
Вместе с тем ясно, что история жизни Энрико не была простой. Я особенно поражен был тем, как Энрико удавалась балансировать между двумя мирами — своей старой эмигрантской общиной и своей новой пригородно-безучастной жизнью. Среди своих соседей по пригороду он жил как спокойный, самодостаточный гражданин; когда же он появлялся в своем старом районе, то привлекал гораздо больше внимания, как человек, который добился успеха там, «снаружи», как достойный пожилой человек, который приезжал сюда каждую субботу, чтобы посетить мессу, за коей следовал обед, а за обедом — кофе, когда можно было посплетничать. Он заслужил признание, как достойное человеческое существо, у тех, кто знал его достаточно долго, чтобы понимать его историю. Он получил некий, более обезличенный, тип уважения и у своих новых соседей, делая то же, что и другие: содержа свой дом и сад в порядке и живя без всяких происшествий. Плотная текстура особого опыта Энрико состоит в том, что он был признан в обоих образах жизни в зависимости от той общины, в которой он вращался: две идентичности, проистекающие из одного и того же дисциплинированного использования своего времени.
Если бы мир был счастливым и справедливым местом, то те, кто довольствуется уважением, возвращали бы его миру в той же мере, в какой оно им было дано этим миром. Это была идея Фихте, которую он выразил в «Основаниях национального права»; он говорил о «взаимообразном эффекте» признания. Но реальная жизнь не столь щедра.