Раздался еще один вопль — на этот раз со стороны деревни, и Мелисанда увидела, как у обоза собираются чужаки: одни уже метались среди телег, другие с мотыгами и топорами подступали вдоль берега — местные крестьяне, жаждущие поживы. Какой-то из них, заметив Мелисанду, потрусил к ней с тем же голодным огнем в глазах, какой она видела у сэра Мартина.
Одежды на ней не было.
И Мелисанда вспомнила о налатнике.
Взглянув на сэра Мартина, корчащегося в агонии, она подхватила его кошель с монетами и свой мешок — и прыгнула в реку.
Мессир де Ланферель исходил проклятиями. Валяющийся рядом латник в мятом окровавленном шлеме и с оторванной по колено ногой не переставал стонать, кровь из ноги медленными толчками выплескивалась на чей-то труп.
— Священника, — простонал латник. — Ради бога, священника.
— Не до священников, — злобно бросил Ланферель.
Вместо булавы он схватил алебарду — оружие более жестокое, каким только и вырывать у врага победу при таком разгроме. Ланферель прекрасно понимал, что произошло: французы, измотанные переходом через пашню и толком ничего не видящие из-за опущенных забрал, стали для английских латников легкой добычей. Однако с той же ясностью он понимал, что латников слишком мало — на всю ширину поля строй не растянуть. А у лучников, стоящих по краям, кончились стрелы.
Ланферель открыл лицо, с трудом перекинув искореженное забрало через козырек, и скомандовал:
— Уходим влево.
Никто из латников не ответил. Первый французский полк уже отступил шагов на двадцать. Англичане, словно по уговору, остались на месте, никто не кинулся преследовать врага. Обе армии устали. Воины, опершись на оружие, переводили дух, пространство между войсками по всей длине было завалено грудами тел в доспехах — мертвые и раненые лежали вповалку, одни поверх других. Латы, накануне отполированные до блеска, а теперь изрядно побитые, покрывала грязь и кровь. Среди трупов валялись знамена, кое-кто из англичан собирал их и складывал позади строя, куда увели пленных. Орифламма, так грозно возвещавшая о намерении французов не щадить врага, куда-то исчезла.
Глянув на англичан, передававших из рук в руки бурдюки с водой и вином, Ланферель внезапно почувствовал жажду.
— Где вино? — спросил он оруженосца.
— В лагере, господин. Вы не приказывали его брать.
— А мочишься ты тоже по приказу? Черт, воняет от тебя! Обделался, что ли?
Оруженосец — далеко не единственный, чьи кишки не выдержали ужасов битвы, понуро кивнул, сжавшись под презрительным взглядом господина.
— Уходим влево! — вновь крикнул Ланферель.