Ян смотрел на меня, читая мои мысли.
– Бог простит нас. Прошу тебя, не падай духом, София.
Мы замолчали. На улице залаяла собака. Снизу потянуло запахом жареного мяса. Я не могла произнести ни слова. Мне теперь все стало ясно; это был лишь вопрос времени. В мире существует безжалостное равновесие: мы совершили преступление и будем наказаны. Бог избрал Геррита своим орудием – пьяного, бормочущего слугу, – чтобы он выполнил Его работу. Все встало на свои места.
Воцарилось молчание. Я приняла решение. Повернувшись к Яну, я обняла его и поцеловала в губы. С какой страстью он ответил мне, с каким облегчением! Я запустила пальцы в волосы своего возлюбленного, бережно держа его голову в своих руках. Боже, как я его любила! Наши тела сплелись вместе, но тела тоже могут лгать. Мое часто лгало в прошлом. Я крепко обнимала Яна и пила его поцелуи так, словно не могла остановиться. Но теперь я предавала его, как все это время мы предавали других. Потом я высвободилась из его объятий.
– Ладно, сходи к нему и поговори, – сказала я, гладя его по волосам. – Попроси Маттеуса одолжить нам деньги. А я подожду тебя здесь.
Любовь смеется над замкáми.
Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.
Маттеус и Лизбет ждали в кухне. На вертеле жарился сочный гусь. Падавшие с него капли жира громко шипели в пламени. Спаниель лежал рядом и пускал слюни, глядя на птицу. Увидев Яна, Маттеус оживился. Он налил бренди и протянул ему бокал.
– Вот бедолага! – воскликнул он. – Ты всегда был олухом, когда дело касалось женщин.
– Женщины тут ни при чем.
– Что ты собираешься делать?
Ян залпом сушил бокал.
– Мы можем отплыть завтра утром, но нам нужна помощь.
Он попросил дать ему взаймы. Маттеус согласился. Лизбет взяла Яна за руку:
– Мы рады помочь вам. Тогда вы сможете уехать, и все это останется в прошлом.
В эту минуту на кухне появился Альберт, их старший сын.
– Пора ужинать, – сказала ему Лизбет. – Зови остальных.
– А кто эта дама? – спросил мальчик.
– Какая? – повернулся к нему Ян.
– Та, что спустилась сейчас по лестнице. В синем плаще.
– Где она?
– Ушла.
Сколько грязь ни три, а пятно останется.
Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.
В небе висела полная луна. Ни один художник не изобразит все великолепие Божьего творения: даже думать об этом смешно. Луна – идеальный круг, более совершенный, чем все светила, которые Ян мог нарисовать в своих пейзажах; более правильный, чем пустые и жадные нули, какие он чертил на бумаге, подсчитывая нашу прибыль… Нули, которые в конце концов привели нас к катастрофе.
Улицы были пустынны. Призрачный свет заливал мостовую, по ней гулко стучали мои башмачки. В первый раз мне было безразлично, что меня увидят: я зашла уже слишком далеко. Вчерашней ночью я умерла для мира, а этой – исчезну совсем. Свобода придавала легкости моим шагам: я почти парила в воздухе.