– Ну, – в конце концов произносит Луиза, – а на работе вы проверяли?
– Чуть раньше. Его не было, – отвечает Мэрилин. – Может, он уже там. – Она кладет ладонь на дверную ручку. – Можно от вас позвонить?
Луиза больше не улыбается.
– Простите, – говорит она, – у меня вообще-то телефон не работает. – И смотрит на Мэрилин в отчаянии, будто молится, чтоб Мэрилин сдалась и ушла. Мэрилин ждет, наблюдает, как Луиза ерзает. Руки не дрожат. Внутри курится тихая ярость.
– Ну хорошо, спасибо вам, – говорит Мэрилин. – Вы мне очень помогли.
Взглядом она скользит мимо Луизы, к осколку гостиной, что виден в щель, и Луиза нервно косится через плечо, будто из спальни вот-вот, ничего не подозревая, выйдет Джеймс.
– Если увидите моего мужа, – прибавляет Мэрилин, повысив голос, – передайте, что я жду его дома.
Луиза опять сглатывает.
– Передам, – говорит она. Мэрилин наконец убирает руку, и Луиза затворяет дверь.
А за несколько месяцев до того разгорался другой беззаконный роман. К великому неудовольствию Нэта, Лидия всю весну что ни день каталась с Джеком в «фольксвагене»: они кружили по городу или парковались у зеленого двора колледжа, или у детской площадки, или где-нибудь на пустующей стоянке.
Вопреки тому, что, к великому самодовольству Лидии, подозревал Нэт, вопреки шепоткам, что раздавались, когда кто-нибудь видел, как Лидия забирается к Джеку в машину («Она же не?.. Ладно гнать-то. Вот эта? Да быть не может»), вопреки ожиданиям самой Лидии, истина была отнюдь не скандальна. Студенты бежали на лекции, детсадовцы карабкались на горку, любители боулинга брели в переулок покатать шары после работы, а между тем происходило нечто непредвиденное: Лидия и Джек разговаривали. Сидели в машине, курили, забросив ноги на приборную доску, и Лидия рассказывала Джеку истории про родителей. Как во втором классе она скопировала на кальку схему сердца из энциклопедии, все желудочки и предсердия надписала фломастером, и мать повесила картинку у нее в спальне на стене, будто шедевр какой. Как мать, когда Лидии было десять, научила ее мерить пульс; как мать, когда Лидии было двенадцать, уговорила ее не ходить на день рождения к Кэт Малоун – единственный день рождения за много лет, куда ее пригласили, – чтобы Лидия успела закончить проект к школьной научной выставке. Как отец силком погнал ее на бал в девятом классе, купил платье, и Лидия весь вечер простояла в самом темном углу, считая минуты, – когда можно уйти домой? Полдевятого – это достаточно поздно? Или в девять? Поначалу она старалась не упоминать Нэта – знала ведь, как Джек его ненавидит. Но не расскажешь о себе, не рассказывая о Нэте, а Джек, удивительное дело, задавал вопросы. Почему Нэт хочет быть астронавтом? А дома он тоже тихий, как в школе? И она поведала, как после высадки на Луну Нэт целыми днями скакал по лужайке, играя в Нила Армстронга. Как в шестом классе он уломал библиотекаршу пустить его во взрослый отдел и таскал домой учебники по физике, механике полета, аэродинамике. Как на четырнадцатый день рождения он попросил телескоп, а получил радиобудильник; как откладывал из карманных денег и купил телескоп сам. Как порой за ужином Нэт ни слова не говорит о том, что случилось за день, потому что родители не спрашивают. Джек все это впитывал, подносил Лидии огонь, когда она выкидывала окурок в окно и брала новую сигарету, бросал ей пачку, когда у нее кончалась своя. Неделями Лидия выставляла Нэта жалким недотепой, но затаптывала костерок вины, потому что благодаря разговорам про Нэта она каждый день сидела у Джека в машине, а с каждым днем, что она сидела у Джека в машине, Нэт все больше психовал.