Уверяла себя, что в этой новой жизни все возможно. Питалась хлопьями, сэндвичами и спагетти из соседней пиццерии; прежде и не догадывалась, что можно жить без единой кастрюли в доме. По ее расчетам, еще восемь экзаменов – и она получит диплом. Остальное надо выкинуть из головы. Заказывая буклеты медицинских факультетов, Мэрилин катала в пальцах Нэтов стеклянный шарик. Щелкала заколкой Лидии – раз-два, раз-два, – царапая пометки на полях учебника. От сосредоточенности раскалывалась башка.
А в тот день, третьего июля, Мэрилин перевернула страницу – и глаза заволокло черной ватой. Голова тяжелая, как дыня. Колени подогнулись, Мэрилин повело, опрокинуло на пол. Затем в глазах прояснилось, прояснилось в голове. Со стола капала вода из опрокинутого стакана, конспекты разлетелись по плиткам, блузка от пота липкая. Мэрилин поднялась, когда смогла разобрать, что написано ее рукой в конспектах.
У нее в жизни не бывало обмороков – ничего похожего, даже летом в самую жару. А теперь вдруг нет никаких сил – еле встала. Она заползла на диван и подумала: «Может, я заболела – может, вирус подхватила». А затем пришла другая мысль, и Мэрилин похолодела. Третье число. Точно, она же прикидывала, сколько дней до экзамена. Значит, у нее (она посчитала на пальцах и вскинулась, будто ее окатили ледяной водой) задержка почти месяц. Нет. Она еще посчитала. Выходит, с отъезда – почти десять недель. Надо же, сколько времени прошло.
Она вытерла руки о джинсы. Хватит паниковать. Задержки бывали и прежде, когда нервничала или болела. Тело словно не успевало думать обо всем сразу и что-то нужно было на время отменить. Мэрилин трудится дни и ночи – может, тело не справляется. «Питаться надо лучше», – сказала она себе. С утра не ела, а уже почти два часа дня. В буфете шаром покати, но можно сходить в магазин. Она купит продуктов, поест, и ей сильно полегчает. А потом она сядет заниматься дальше.
На экзамен Мэрилин так и не пойдет. В магазине она сложила в тележку сыр, болонскую колбасу, горчицу и газировку. Взяла с полки буханку хлеба. Опять сказала себе: «Ничего страшного. Все хорошо». С пакетом под мышкой и шестью бутылками в упаковке зашагала к машине, и ни с того ни с сего стоянка вокруг завертелась. Мэрилин грохнулась об асфальт коленями, затем локтями. Уронила пакет. Бутылки разлетелись фонтаном газировки и стекла.
Мэрилин медленно села. На земле валялись ее покупки – хлеб плюхнулся в лужу, банка горчицы медленно катилась к зеленому фургону «фольксваген». По ногам текла кола. Мэрилин поранилась стеклом – глубокий порез поперек ладони, ровный, как по линейке. Совсем не больно. Она повертела рукой, и кожа заиграла на свету, точно слоистый песчаник, – почти прозрачная, розовая, как арбуз, с крапинами снежно-белого. А в недрах набухала река густой красноты.