Я подавилась куском курицы и, не удержавшись, расхохоталась. Даже Алета не сдержалась. Слезы текли по ее щекам, а гоготала она так неистово, что не была способна нормально вдохнуть. Справившись с собой, она выдавила:
— Эй! Он мой сын.
Напряжение спало.
— Это не твоя вина, — сказал Мэтт, все еще посмеиваясь, пока все мы пытались отдышаться.
— О боже, Маттиас. Это единственное, что ты перенял у своего отца.
— Что же? — Мне внезапно стало интересно.
Она тепло улыбнулась.
— Они с его отцом оба беззаботные. Они не могут к чему-то относиться серьезно дольше двух минут, чтобы потом не превратить это в шутку.
— Он больше не такой, — перебил ее Мэтт.
Плечи Алеты сотрясались от беззвучного смеха.
— Ну, по крайней мере, твой отец был таким.
Мы доели суп за приятной беседой, после чего Мэтт встал из-за стола.
— Мам, спасибо. Было очень вкусно. Грейс, хочешь сходить в душ, пока я буду помогать маме убирать все?
— Да, конечно. Я тоже могу помочь.
— Не глупи, Грейс. У нас все схвачено. — Алета подошла ближе и похлопала Мэтта по плечу.
Не успела я выйти из обеденного зала, как мое внимание привлек деревянный буфет, уставленный фотографиями. Мэтт проследил за моим взглядом. Там было много детских фотографий Мэтта и Алекса, масса поделок, украшенных бисером абажуров, старых камер, самодельных глиняных скульптурок и несколько черно-белых фото более молодой и радостно смеющейся Алеты.
— Эти я сделал, когда был ребенком, — сказал Мэтт.
— Они прекрасны. — Я встала, чтобы получше их рассмотреть, и Мэтт подошел ко мне. — Она была твоей главной музой.
Я повернулась и посмотрела в его темные, прищуренные глаза. Все застыло в это мгновение. Он глядел на мои слегка разомкнутые губы. Кончиками пальцев он провел по моей щеке, и ощущать прикосновение его мозолистых подушечек пальцев к моей коже было божественно. По мне побежали мурашки.
— Ты моя главная муза, Грейс.
Ко мне вернулось умение слышать музыку, которому учил меня Орвин. Звуки сами собой проникали в уши, когда Мэтт наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
***
Проснувшись следующим утром, я обнаружила, что половина кровати, на которой спал Мэтт, опустела и остыла. Отправившись в обеденный зал, я увидела там Алету, сидевшую в одиночестве и потягивавшую кофе, время от времени прерывавшуюся на поглощение овсяной каши из широкой тарелки.
— Доброе утро, дорогая.
— Доброе утро, Алета. Мэтт ушел?
— Ага, бегает по поручениям. Он не хотел будить тебя. Овсянки?
— Мне только кофе, спасибо.
— Присаживайся.
Когда она встала, я заметила, что на ней были заляпанный глиной передник и садовая обувь. Она заметила, что я изучала ее.