Как только рев пикапа Викери, направляющегося в сторону шоссе, затихает за холмом, поденщики откладывают инструмент в сторону. Над берегом ручья нависает сонная, влажная неподвижность. В душном, жарком утреннем воздухе умолкают даже птицы. Но только негры начинают думать, что таинственный звук больше не повторится, он звучит снова — высокая пронзительная нота, далеко разносящаяся над водной гладью.
Первый поденщик бросает топор и направляется к ручью.
— Какой-то маленький зверек попал в беду, — замечает он.
По неизвестной причине этот жалобный звук, нечто среднее между писком котенка и маленького поросенка, безнадежно застрявшего в ограде из колючей проволоки и приготовившегося к неминуемой гибели, раздирает пожилому негру душу, и он просто не может спокойно его слушать.
Вдвоем поденщики идут на крик вниз по течению к мельнице. Перейдя вброд мелкую запруду, они в конце концов оказываются у здания мельницы.
И только тут поденщики наконец связывают крики с тем, что беспокоило души и сердца половины населения Коттон-Гроува с самой среды.
Негры боязливо переглядываются друг с другом. Один из них по-прежнему сжимает в руках нож для рубки кустарника на длинной рукоятке; и, держа это грозное на вид оружие наготове, он осторожно входят в заброшенное каменное строение, внутри которого царит полумрак. Второй поднимает с земли пару камней размером с картофелину, чтобы тоже быть начеку. По полу полуразвалившейся мельницы снуют мыши, но негры не обращают на них внимания. Крик доносится откуда-то сверху, и поденщикам кажется, что кричащий находится на грани физического истощения.
— Кто там? — хором кричат они. — Есть здесь кто-нибудь?
Похожий на мяуканье крик продолжается. У пожилого негра разрывается сердце, потому что теперь он почти не сомневается, кто именно плачет наверху. Полжизни назад он уже слышал такой же жалобный плач, когда его единственный малыш-сын умирал в колыбели от дифтерии.
Негр поднимается по лестнице, и ему в нос ударяет отвратительное зловоние.
Запах разлагающейся плоти. И человеческих испражнений.
Крыша частично обвалилась у конька, смотрящего на ручей, так что наверху света достаточно.
Плачет грудной младенец, лежащий спеленатый в переносной колыбели. Крошечная девочка буквально плавает в собственной моче, от закисших пеленок исходит вонь, но не это вызывает у поденщиков приступ тошноты.
На каменном полу рядом с колыбелью лежит белая женщина.
Она лежит на спине. На ней черный свитер с длинным рукавом, белые джинсы и туфли без каблука — то самое, что, как передавали по радио, было на ней, когда она пропала три дня назад.