В вертолет Агафья подняться не в состоянии. Ерофею приходится внести ее на руках. И сразу же мы поднимаемся. В последний момент видим стоящего на горе в одиночестве гармониста Василия.
– Ах, забыла сказать, чтоб картошку проращивал, – вздыхает Агафья, провожая глазами огород на горе, от которого подымаются струйки пара.
В вертолете два желтых запасных бака. К одному из них Агафья приваливается спиной. Недавно еще дивились мы первому ее воздушному путешествию. Теперь вертушка стала для нее делом обыденным – села, перекрестилась, достала часы на веревочке и успокоилась.
О нынешней дороговизне полетов Агафья осведомлена – «что же это такое, все миллионы и миллионы…» – но в полной мере, чего стоит сейчас перелет, не понимает. Полагает, как видно: скажут Николай Николаевич с Василь Михалычем слово – и вертолет будет. На этот случай готова у нее и благодарность. Развязывает свою котомку и достает грубошерстный, тугой, как валенок, вязаный носок. Второй связать дела не позволили, но непременно свяжет, вот с собой и пряжу взяла.
Все, конечно, носок очень хвалят. Ободренная мастерица заставляет меня разуться, примерить обновку. И тут же, вроде бы невзначай, замечанье: да поездом-то к родне ехать долго и муторно, а вертолетом-то хорошо. Переглядываемся с Николаем Николаевичем – трудно таежному робинзону постичь мирские дела-проблемы.
Бодрости Агафье хватило ненадолго. Тряска болезни ее обострила. Попросилась лечь на сиденье. Опять села, достала часы. Потом устроилась на полу. Потом опять привалилась к баку с горючим. Бледная. Пульс – сто двадцать. Достали яблоки. Агафье выбрали самое крупное. Разломила пальцами, как щипцами. Черным ногтем начала методично соскабливать кожуру. Нехотя яблоко пожевала – «мутит…»
Два часа полета вконец больную измучили. Но от лекарств отказалась – «много их пить-то вредно…».
В Абакане с аэродрома поехали мы домой к Николаю Николаевичу Савушкину.
Лифт, электричество, непривычный для таежницы городской порядок в жилье ничуть ее не смутили, не удивили. По-хозяйски распорядилась, где надо поставить сумку, достала сбитый из кедровых щепок ящик с иконой, спросила, как пройти в «нужное» место, и уселась, одним глазом поглядывая на телевизор.
Было это в четверг, 2 марта. «Мирская» жизнь пахнула с экрана очередной страшной новостью.
– За чё же его убили? Такой молодой и красивый…
Как ответить на этот вопрос, если и сами ответа мы не имели. Может, президент что-нибудь прояснит?
Агафья глядела на президента, забыв о греховности телевидения. Когда говорить он окончил, Агафья повернулась к нам, всем видом показывая: не поняла…