Тут Габриэла неожиданно подняла голову, их глаза встретились, и у Питера чуть не захватило дух – таким открытым, честным и бесстрашным был ее взгляд.
– За что она так ненавидела меня? – с нажимом повторила Габриэла. – За что?! Я имею право знать.
– Мне кажется, дело не в тебе, а в ней, – осторожно ответил Питер. – Я, конечно, не психоаналитик, но я все-таки врач. Похоже, с твоей матерью что-то было не в порядке. Ты не знаешь, она не была больна? Люди, страдающие какой-то неизлечимой болезнью, часто начинают вести себя как настоящие буйные сумасшедшие. Они не боятся ни общественного мнения, ни человеческого суда… а порой – и суда Божеского. Быть может, у твоей матери был рак или что-то в этом роде?..
– Нет, – ответила Габриэла, вспоминая вечеринки, которые устраивала ее мать. – Общественное мнение ее как раз очень беспокоило. Во всяком случае, она старалась сделать так, чтобы у меня не оставалось синяков на лице и на ногах. А если они все же появлялись, она говорила всем, что я упала с качелей, что я неловкая, неуклюжая и так далее. Нет, болезнь тут ни при чем… – уверенно закончила она, и Питер покачал головой. Ему много раз приходилось видеть детей – жертв родительской жестокости, и каждый раз его сердце готово было разорваться от жалости. Он очень хорошо помнил их испуганные глазенки и срывающиеся голоса, которыми они убеждали его, что их никто и пальцем не тронул и что они сами не слушались родителей и падали, падали с деревьев, с заборов, с лестниц, с велосипедов и прочего. Дети, как могли, выгораживали родителей, и Питер понимал их – ведь они были совершенно беззащитны перед своими папами и мамами, которые могли сделать с ними все, что угодно. Всего два месяца назад один такой ребенок умер у него в палате – родная мать зверски избила его, и спасти его не удалось. Это произошло в дежурство Питера, и спустить мамашу с лестницы ему помешало только то, что ею уже занималась полиция. Сейчас эта женщина находилась в тюрьме, а недавно Питер узнал, что адвокаты ходатайствуют о том, чтобы ее осудили условно.
– Удивительно, как ты смогла пережить все это, – сказал он. – Неужели тебя никто никогда не жалел и не защищал?
– Нет. Только в монастыре я узнала, что такое нормальная жизнь, жизнь без страха.
– А там… Там с тобой хорошо обращались? – Питер искренне надеялся, что да. Ему было бы очень тяжело знать, что мучения Габриэлы продолжались и после того, как она столь счастливо избавилась от материнской «опеки».
– Да, – лицо Габриэлы прояснилось, – там меня все любили. В монастыре мне нравилось, и я была счастлива.