– Но почему же ты ушла? – спросил Питер. Вопрос был совершенно естественный, однако он уже знал, что расспрашивать Габриэлу надо с особой осторожностью, чтобы ненароком не сделать ей больно. Но что сказано, то сказано.
– Мне пришлось уйти. Я совершила ужасную ошибку, и они… Настоятельница просто не могла позволить мне остаться, как бы ей этого ни хотелось.
За прошедшие месяцы Габриэла поняла это и смирилась или, вернее, почти смирилась со своей потерей.
– Что же это ты натворила? – Питер перешел на приветливый, шутливый тон, и в его глазах вспыхнул лукавый огонек. – Наверное, стянула у другой монахини ее лучшую накидку. Или сморкалась двумя пальцами перед алтарем. Я угадал?
В других обстоятельствах Габриэла с удовольствием посмеялась бы, но не сейчас.
– Из-за меня умер один человек. Я… Теперь мне придется жить с этим до конца моих дней.
От этих ее слов Питер растерялся. Он не знал, что сказать, а с ним это случалось достаточно редко. Обычно в подобных ситуациях ему на выручку приходил профессиональный цинизм врача-травматолога, однако сейчас он не посмел прибегнуть к этому испытанному средству. За тем, что сказала ему Габриэла, стояла совсем недавняя трагедия. Питер не стал расспрашивать дальше и промолчал.
Но Габриэле уже самой захотелось выговориться. Неожиданно даже для самой себя она решила, что может полностью довериться этому человеку. Еще каких-нибудь полчаса назад она была твердо уверена, что не станет доверять никому и никогда, но вот она увидела его глаза, и ее решимость растаяла, как тонкий весенний лед под лучами солнца.
– Он был священником и приходил в наш монастырь служить мессы и исповедовать. Случилось так, что мы полюбили друг друга и начали встречаться за пределами обители. Когда все открылось, я носила под сердцем его дитя. В конце концов он покончил с собой.
Услышав это, Питер сморщился как от сильной боли. Ад преследовал эту хрупкую девушку буквально по пятам.
– Давно это случилось? – спросил он машинально и тут же подумал, что это, наверное, не имеет никакого значения.
– Без малого год тому назад, – ответила Габриэла. – Но я до сих пор не понимаю, что на меня нашло. Раньше я даже не смотрела на мужчин и не думала о них – я готовилась стать послушницей. Наверное, ни я, ни Джо – его звали Джо – не понимали, что мы делаем и куда это может нас завести. А потом стало слишком поздно. Наши отношения длились почти три с половиной месяца. Сначала мы хотели уйти вместе – я из монастыря, а Джо из прихода, где он служил священником. Но он не смог расстаться со священством. Для него в этом заключался весь смысл его жизни. К тому же у него было свое прошлое, которое никак не отпускало его. Он не мог сложить с себя сан и не мог оставить меня. Душа его металась, ища выхода. В конце концов он нашел третий путь и… убил себя, оставив мне записку, в которой, как сумел, объяснил свой поступок.