– Да, – подтвердил он. – Как-нибудь я покажу тебе наши старые фотографии. В молодости Шарлотта была очень красива; когда мы поженились, все молодые люди завидовали мне просто до чертиков. Нам тогда было по двадцать с небольшим, мы были молоды и счастливы. Вся жизнь лежала перед нами, и сейчас я жалею лишь об одном – о том, что Шарлотта ушла так рано…
Потом он спросил, сколько лет Габриэле, и, когда она ответила, с улыбкой потрепал ее по плечу своей невесомой, будто пергаментной ладонью.
– Ты даже не понимаешь, какая ты счастливая, – сказал он. – Молодость – это самая прекрасная пора в жизни человека, и не стоит попусту расходовать ее на сожаления по поводу и без повода. У тебя впереди еще много счастливых лет – много радости, много удач, много прекрасных и удивительных встреч. В двадцать три года надо спешить вперед, а не оглядываться назад.
Но Габриэла не могла не оглядываться назад. Прошлое тяжким грузом лежало у нее на плечах, сдавливало грудь и путалось в ногах, не позволяя не то что идти дальше, а даже ползти на четвереньках.
– Иногда это бывает очень трудно, – произнесла она задумчиво. – Хотя бы ради тех, кто остался в прошлом.
– Все мы порой возвращаемся к воспоминаниям. Секрет в том, чтобы делать это не слишком часто. Надо уметь выбирать – все дурное пусть остается в прошлом, а все хорошее надо брать с собой в будущее, – возразил профессор, и Габриэла подумала о том, что плохого в ее жизни было, пожалуй, чересчур много, а хорошего – мало. Да, она узнала счастье, но оно кончилось слишком быстро, и теперь даже воспоминание о нем было ужасным.
Но каков профессор! Вся жизнь была у него уже позади, однако он отнюдь не впал в уныние, а, напротив, продолжал смотреть в будущее с оптимизмом. Он не утратил ни своего искрометного юмора, ни юношеской энергии, ни жадного любопытства, являя собой пример, достойный всяческого подражания.
Все обитатели пансиона были хорошими, добрыми, внимательными людьми, но слишком любили поговорить о своем пошатнувшемся здоровье, о пенсионных пособиях, которых вечно не хватало, о недавно умерших друзьях, о погоде, состоянии нью-йоркских тротуаров и обилии на них собачьих куч. Профессор подобных тем избегал почти демонстративно, зато его очень интересовала Габриэла, ее будущее и ее дела, за которые он переживал едва ли не больше, чем за свои.
В тот день они засиделись в гостиной допоздна. Профессор терпеть не мог карты и никогда не садился играть в бридж с миссис Розенштейн и остальными, зато он обожал домино и с удовольствием обучил Габриэлу этой игре. Они сыграли несколько партий подряд. Габриэла все их проиграла, но это не испортило ей удовольствия. Поднимаясь к себе наверх, она думала о том, как неожиданно изменилась ее жизнь. Профессор оказался удивительным человеком. С ним ей было очень интересно. Возраст профессора Габриэлу ничуть не смущал – она не променяла бы его ни на кого другого. Этот чуткий, деликатный и оптимистичный старик мог дать сто очков вперед любому юнцу вчетверо моложе себя. Следующей встречи с ним Габриэла ждала с нетерпением и, уже ложась спать, пообещала себе, что завтра же купит тетрадь и попробует написать что-нибудь для профессора.