– Я?.. Н-нет… – Габриэле не хотелось объяснять ему, что у нее нет никаких родителей и дома тоже нет. Профессор уже знал, что она выросла в монастыре, но Габриэла еще никогда не говорила ему – да и никому другому, что вот уже тринадцать лет не общается ни с кем из родителей. На данный момент единственным ее близким человеком был он – профессор Томас.
– Нет? – профессор проницательно взглянул на нее. – Что ж, я рад это слышать. Мне хотелось бы, чтобы ты встретила этот праздник с нами. Мадам Босличкова каждый год готовит замечательную индейку.
Он действительно был рад. Почему-то ему заранее казалось, что Габриэле некуда ехать.
– Мне бы тоже этого хотелось, – улыбнулась Габриэла и снова заговорила о своем последнем рассказе, который еще не был готов. У нее почему-то не выходила концовка, и профессор очень быстро обнаружил в сюжете небольшой изъян, из-за которого рассказ казался затянутым, а сама последовательность событий – неестественной и надуманной. Услышав, что Габриэла никак не может решить, чем закончить рассказ, профессор не сдержал улыбки. – Не стоит особенно стремиться драматизировать. В жизни довольно редко все заканчивается какими-нибудь ужасами.
– Да, но великие образцы говорят нам о другом. Вспомните «Анну Каренину» Толстого! – с горячностью возразила Габриэла, и профессор кивнул.
– Я рад, что ты сама до этого додумалась, – произнес он с очень довольным видом. – И здесь ты права: в жизни – а значит, и в литературе – любовь и смерть часто идут рука об руку…
Эти его слова сразу напомнили Габриэле о Джо, и ее взгляд затуманился, а глаза потемнели от какой-то неизбытой печали. Профессор сделал вид, будто ничего не замечает. На самом деле он давно обратил внимание, что, разговаривая с ним, Габриэла часто становится задумчивой, даже грустной. Каждый раз он спрашивал себя, расскажет ли она ему когда-нибудь о том, какие несчастья ей пришлось испытать в жизни. Кое о чем профессор начинал догадываться, но расспрашивать Габриэлу не спешил. Ему казалось, она сама должна сделать первый шаг к откровенному разговору.
– Скажу больше, – продолжал он, – настоящая любовь часто бывает жестокой. Она забирает все твои силы, выматывает всю душу и под конец – убивает. Хуже этого ничего и не может быть. Но и прекраснее – тоже!..
Профессор ненадолго замолчал, словно задумавшись.
– Иными словами, – закончил он немного погодя, – я считаю себя противником крайностей, но еще больше я не люблю их отсутствия.
Эти романтические слова в устах старого профессора были столь неожиданны, что Габриэла внимательно посмотрела на него и вдруг увидела его таким, каким он был шестьдесят лет тому назад – пылким, влюбленным, романтичным юношей, для которого красота жизни значила гораздо больше, чем сама жизнь.