Он повернулся к клиентам, которые тоже хотели поскорее забыть все, что только что произошло на их глазах.
– Надеюсь, я действительно могу быть опасна для тех, кто бьет и унижает своих детей, – спокойно произнесла Габриэла. – И для тех, кто способен равнодушно на это смотреть – тоже. Именно те, кто закрывает глаза и отворачивается, представляют настоящую опасность, – добавила она, глядя на сидевших за столиками посетителей, которые, как и мистер Баум, старательно глядели в сторону.
Никто ничего ей не ответил. Габриэла, круто повернувшись на каблуках, направилась к дверям кафе, где висела на вешалке ее куртка. Только сейчас она увидела, что у одного из столиков стоит профессор Томас. Очевидно, он вошел, когда девочка начала плакать, и поэтому Габриэла его не заметила.
Из кафе они вышли вместе.
– Вы все видели? – шепотом спросила у него Габриэла. Теперь, когда все было позади, силы неожиданно оставили ее, и она чуть не плакала. Ее куртка из толстой верблюжьей шерсти была очень теплой, но, несмотря на это, Габриэлу знобило. Слишком велико было нервное напряжение.
– Я все видел, – подтвердил профессор и, взяв Габриэлу под руку, повел ее прочь от кафе. Ему хотелось сказать, что он еще никогда никем так не восхищался, но отчего-то в горле у него встал комок, и профессору потребовалось некоторое время, чтобы совладать со своими эмоциями.
– Ты замечательный человек, Габи, – промолвил он наконец. – И я очень рад, что мне выпало счастье познакомиться с тобой. То, что ты делала и говорила, было просто великолепно. Большинству людей один-два шлепка, которыми мать награждает своего ребенка, кажутся чем-то совершенно обыденным, не стоящим внимания. Но ты, похоже, разбираешься в этих вещах гораздо лучше, чем многие…
– Они просто боятся, – печально возразила Габриэла, прижимаясь к профессору, словно ища у него защиты. – Притвориться, будто ничего не замечаешь, гораздо легче, чем просто встать и сказать, что думаешь. Мой отец все время так поступал. Он делал вид, будто ничего особенного не происходит. Он позволял матери делать все, что ей хотелось, и никогда не вмешивался.
Впервые она заговорила с профессором о своем детстве, и даже по этим нескольким словам он сразу понял, что за этим стоит печальная, трагическая история. И ему показалось, что Габриэла почти готова рассказать ему все.
– Так вот, значит, чем это обернулось для тебя, – проговорил он грустно. У него никогда не было своих детей, и все, чему профессор Томас только что стал свидетелем, не укладывалось у него в голове. Он не понимал, как можно быть таким жестоким и равнодушным по отношению к собственному сыну или дочери.