Сестры, оказывается, тоже подслушали один разговорчик – между тетей Феей и мамой. Мама жаловалась Фее на мое ужасное поведение, а Фея сказала, что ничего удивительного и маме не стоит искать вину в своем воспитании, потому что хамоватость я унаследовал от отца. Если бы тетя Фея не была знакома с моим отцом, она ничего такого не смогла бы сказать, заверяли сестры друг друга.
Вот поэтому-то я и решил допросить тетю Фею как следует! Ходить вокруг да около я не стал, а сказал прямо:
– Фея, послушай! Я не болен! Я лежу в постели только потому, что мне надо хорошенько подумать!
– Как же так, Ольфичка! – воскликнула тетя Фея и озабоченно наморщила лоб. Потом чуть наклонила голову и спросила: – А о чем тебе надо подумать? Или это настолько личное, что ты не можешь мне довериться?
– Речь о моем отце, – сказал я. – Это настоящее свинство, что я его не знаю. Я хочу ясности. От мамы толку никакого, она вечно несет какую-то чушь. Поэтому я решил спросить тебя!
– Так я же ничего не знаю! – воскликнула Фея. – Она ничегошеньки нам не говорила! Только то, что ты – дитя любви…
– Эту пошлятину я уже слышал, – перебил я тетю Фею.
– Клянусь тебе, Ольфичка, – она подняла лапку в знак клятвы, – я совсем ничего не знаю. После развода твоя мама ни разу не представила нам ни одного мужчину. Мы почти обиделись. Когда она куда-нибудь шла, у сада всегда ждала машина, а мужчина за рулем сигналил ей. Бабушка тогда говорила…
Тетя Фея замолчала.
– Так что она говорила? – поднажал я.
Фея колебалась. С одной стороны, понял я, ей хотелось молчать подобно фамильному склепу, с другой стороны, Фея обожает посплетничать. А в-третьих, никто в доме не воспринимает бедную старушку всерьез. Никто никогда не хочет внимать ее рассказам. А тут впервые кто-то страстно жаждал услышать, что же она поведает!
И тетя Фея решила, что она не фамильный склеп! Наклонившись ко мне, она сказала очень тихо и очень взволнованно:
– Бабушка говорила, что он, должно быть, женат, иначе бы он нас не избегал! И она оказалась права! – Фея придвинулась ко мне еще ближе, ее глазки блестели: – И к тому же у него был ребенок. Потому что сзади в его «мерседесе» частенько лежал красный мяч. Я его видела однажды совершенно случайно, потому что как раз была в саду.
Совершенно случайно! Я еле удержался от смеха.
– А почему ты думаешь, что тот тип в «мерседесе» и есть мой отец?
– Потому что по времени тут все сходится!
Бледное личико Феи сделалось цвета мальвы.
По этой пунцовости я понял – она имела в виду те самые девять месяцев, которые прошли между поездками мамы на «мерседесе» и моим рождением. Наша Фея слегка зажата. Ей ужасно сложно говорить о чем-то, что связано с сексом. Но по-настоящему чопорной ее назвать нельзя. Иначе Генри Миллер не был бы ее любимым писателем и она не разговаривала бы вполне дружелюбно с двумя молодыми дамами из соседнего дома (если верить бабушке, те работают на панели). Я сказал Фее: