По пути она получила от миссис Шекспир ценный совет принять от головной боли столовую ложку лауданума.
Кучер все сделал в точности, как ему велели, и в двадцать минут четвертого Шарлотта стояла на тротуаре рядом с собственным домом, дожидаясь, пока привезший ее экипаж скроется за поворотом. А потом развернулась и зашагала в сторону Трафальгарской площади.
Едва перевалило за половину четвертого, а она уже взбегала по лестнице к входу в Национальную галерею. Максима нигде не было видно. Как жаль, если он уже ушел, и это после всех ее ухищрений! Но он вдруг появился из-за массивной колонны, словно затаился там в засаде, и Шарлотта так обрадовалась, что готова была расцеловать его.
– Извините, что заставила себя ждать, – сказала она, пожимая ему руку. – Меня затащили на обед с жуткими людьми.
– Раз уж вы здесь, это не имеет значения.
Он улыбнулся, но чуть натянуто. Шарлотта подумала, что так приветствуют дантиста, когда приходят на прием, чтобы удалить зуб.
Они вошли внутрь. Ей нравились прохлада и тишина музея с его стеклянными куполами, мраморными колоннами, серым камнем пола и бежевыми стенами, а главное – картины в ослепительном блеске цветовых гамм, красоты и страстей, переданных художниками.
– Единственное, чему меня по-настоящему научили родители, – это разбираться в живописи, – сказала она.
Он посмотрел на нее своими темными и печальными глазами.
– Скоро начнется война.
Из всех людей, которые сегодня обсуждали при ней такую возможность, только отец и Максим казались действительно взволнованными по этому поводу.
– Папа говорит то же самое, но только я до сих пор не поняла почему.
– Франция и Германия считают, что война может принести им большие дивиденды. А Россия, Англия и Австрия окажутся втянутыми в нее поневоле.
Они пошли дальше. Создавалось впечатление, что Максима живопись не интересует вообще.
– Почему это вас так заботит? Вам придется пойти на фронт?
– Нет, я уже для этого староват. Но меня беспокоят судьбы миллионов ни в чем не повинных русских юношей, которых оторвут от крестьянского труда, чтобы убить или искалечить ради целей, им не только не понятных, но и совершенно чуждых их собственным интересам.
Шарлотте война всегда представлялась неким местом, где одни мужчины убивали других. Но для Максима убийцей людей была сама война, и с его помощью она снова увидела, казалось бы, знакомое понятие в совершенно ином свете.
– Мне прежде в голову не приходило взглянуть на войну с подобной точки зрения, – призналась она.
– К сожалению, это не приходит в голову и графу Уолдену. Иначе он бы не допустил ее начала.