– Что случилось? – спросила она.
– Ничего, – ответила Лидия и тоже села.
– Ты помнишь, как от нас ушла моя нянюшка? – ошарашила ее вопросом дочь.
– Конечно. Ты тогда стала уже достаточно взрослой, чтобы тобой начала заниматься гувернантка, а других маленьких деток у меня не было.
– А я вот годами даже не вспоминала о ней. Только сейчас она почему-то всплыла в памяти. Скажи, ты ведь наверняка не знала, что я считала именно няню своей мамой?
– Дай подумать… Нет, не знала. Ты всегда называла мамой меня, а ее – нянюшкой…
– Верно. – Шарлотта говорила медленно, почти бессвязно, словно блуждая в тумане прошлого. – Ты звалась моей мамой, а она няней, но у каждого должна быть мать, понимаешь? И когда няня сказала, что моя мать – ты, я ответила: «Не говори глупостей, нянюшка! Я знаю только одну маму – тебя». Она лишь рассмеялась. А потом ты от нее избавилась. Это разбило мне сердце.
– Я даже не подозревала…
– Мария могла бы рассказать тебе об этом, но только никакая гувернантка на такое не способна.
Шарлотта всего лишь предавалась воспоминаниям, даже не думая ни в чем обвинять Лидию, а просто пытаясь что-то ей объяснить.
– Как видишь, – продолжала она, – у меня была другая мама, а теперь выяснилось, что и другой папа тоже. Вероятно, именно эта новость всколыхнула во мне память о прошлом.
– Ты, должно быть, ненавидишь меня, – сказала Лидия. – И я это понимаю. Я сама себе ненавистна.
– Я не испытываю к тебе ненависти, мама. Я могла ужасно сердиться на тебя, но ненавидеть – никогда.
– Ты наверняка считаешь меня отвратительной лицемеркой.
– Нет, вовсе не считаю.
Нежданное чувство умиротворения нахлынуло на Лидию.
– Я только теперь начала понимать, – сказала Шарлотта, – зачем ты так отчаянно борешься за внешнюю респектабельность и почему стремилась оградить меня от любой информации о сексе… Просто хотела спасти от того, что случилось когда-то с тобой. Но на собственном опыте я узнала, насколько сложные решения приходится порой принимать каждому из нас и как трудно бывает отличить правильный поступок от неверного. И потому я вижу теперь, что судила тебя слишком сурово, хотя вообще не имела никакого права осуждать… И мне делается стыдно при мысли об этом.
– Но ты же не сомневаешься, что я люблю тебя?
– Нет. И я тоже тебя люблю, мама, но, наверное, именно поэтому мне сейчас так тяжело.
Лидия была поражена. Уж этого она никак не ожидала. После всего, что накопилось – гор лжи, предательств, гнева, горечи, – Шарлотта продолжала любить ее. И она могла лишь тихо радоваться. «Самоубийство? Кто говорит о самоубийстве? Я хочу жить».