Вот черт! Как же это все непросто!
* * *
– Воробышек, что случилось? Что за угрюмый фэйс? Тебя что, заклевали во сне перепелки? Или достала со своей любовью эта твоя Крюкова? Что случилось, Жень? Ты время видела?
Колька Невский подваливает ко мне под аудиторию, где я сижу второй час в ожидании преподавателя и оценочного вердикта своей пересданной лабораторной, и опускается рядом на подоконник. На его шее широкий красный шарф, на встопорщенном затылке двухдюймовые наушники, а в руке стаканчик с горячим кофе. Я с томительным прищуром тянусь к ароматному напитку носом.
– М-м… – гляжу на Кольку грустными глазами и строю умилительную рожицу.
– На уж! Страждущая! – не выдерживает Невский, со смехом передавая кофе в мои голодные руки. – Второй стаканчик допить спокойно не дают! Развелось вас тут, нахлебников. То Вилька Горохов – вечный студент с пятого, теперь ты. Долго еще будешь под кабинетом торчать?
Я делаю длинный глоток, еще один и пожимаю плечом.
– Не знаю, Коль, – честно признаюсь, грея о стаканчик ладони. – Но с пустыми руками я отсюда не уйду! Буду канючить тройку, стоя перед Игнатьевым на коленях, пока не разжалоблю его черствое сердце. Что мне еще остается?
Две ночи трехчасового сна и четыре пройденных пошагово темы – я очень надеюсь преуспеть. Вера в себя изрядно подпорчена низкими баллами, перспектива успешной сдачи сессии рисуется нерадостная, но я упрямо ищу в затянутом тучами небе успеваемости хоть малейший голубой просвет.
– Не хватало, Воробышек, перед аспирантами-недоучками преклоняться! Тем более такими, как дамский любимчик Игнатьев. Гляди, проморгаешь девичью честь! – недовольно фыркает Невский, тянет из сумки шоколадный батончик и сует мне в руки. – На, подкрепись, птичка, а то на тебя смотреть тошно. Не юная цветущая дева, а бледная как смерть упырица. Одни глазюки отощавшего лемура чего стоят! – Колька встает с подоконника, собираясь уходить, и по-дружески жмет мне плечо. – Ладно, не дрейфь, подруга, – по-отечески наставляет. – Я в тебя верю! Зря, что ли, с тобой на последней ленте как дурак-заучка над графиком корпел. А я этого не люблю, ты ведь знаешь. Адьё!
Не любит, знаю, но помогает как настоящий друг, а потому я благодарно улыбаюсь и посылаю вслед Кольке воздушный трепетный поцелуй, который парень с готовностью припечатывает к своему сердцу, и поднимаюсь навстречу показавшемуся из-за угла преподавателю.
* * *
– Деточка, ты Воробьева? – пытливо спрашивает старушка-уборщица, отворяя дверь раздевалки в малом вестибюле, и смотрит на меня из-под хмурых бровей озадаченным цепким взглядом. – По всему, кажись, похожа.