Мы подходим к уже знакомому мне автомобилю, и Илья открывает передо мной переднюю дверь. Чертыхаясь, словно вспомнив что-то, тут же тянется к замку задней, но я жестом останавливаю его и забираюсь внутрь. Я знаю: за рулем Люков не дерган и уверен, а потому, под его молчаливым взглядом, спокойно сажусь на переднее сиденье и осторожно откидываю затылок на подголовник кресла.
Машина трогается, Илья выезжает из темной улицы на широкий, освещенный ночными огнями проспект, и не спеша ведет автомобиль в направлении моста и набережной. Вокзал в другой стороне, мы оба это знаем, так стоит ли произносить вслух то, что мелькает в мыслях? И все же парень говорит, тихо, хмуро глядя перед собой на трассу, а я вовсе не уверена, понимает ли он вообще, что произносит слова вслух:
– И что мне с тобой делать, а, Воробышек?
Но все равно отвечаю, повернув к нему голову, вглядываясь сквозь падающие в салон длинные тени, в строгий красивый профиль:
– Дать выспаться, Люков. Правда, очень хочется. Раз уж ты сегодня добрый самаритянин, дай мне выспаться в обнимку со своим домовым, а утром я уйду.
Он молчит, и я договариваю:
– Наверно, я очень наглая и рушу тебе кучу планов, я понимаю, но ты сам первый начал. А потом, все равно ведь чертежи забрать надо, сам же говорил…
Он коротко смотрит на меня, слегка удивленно, а затем улыбается. Одними уголками губ, но все же по-настоящему.
– Ты серьезно, птичка? А как же теплая подстилка из газет? Или ты передумала?
Правильно, я вполне понимаю смятение парня от услышанных слов. Все, что я только что сказала, совсем не свойственно мне. Напрашиваться в гости к кому бы то ни было, а тем более к молодому мужчине в полуночное время, не в моих правилах. Этого я никак не ожидала от себя. Но я действительно ужасно устала и плохо себя чувствую, да и не просила Люкова силой уводить меня из магазина – вот чего не было, того не было, – так что позволяю себе быть откровенной.
И еще, я почему-то вспоминаю сердитое лицо Марго, нависшее надо мной, шалую руку смазливого доктора Шибуева, бесстыдно скользнувшую по бюстгальтеру, смотрю на Илью и чувствую неожиданное облегчение просто оттого, что он рядом.
Это странно для меня и так непонятно.
– Я многого не прошу, Люков, – тихо говорю, – сгодится и коврик в прихожей. Только я с тобой после за все рассчитаюсь, хорошо? Ты скажи… когда… – глубоко вздыхаю и закрываю глаза. – Когда…мм…можно…я, наверно…смогу…
И слышу в ответ уплывающее и задумчивое:
– Посмотрим, Воробышек.
Кажется, я несколько раз киваю: «угу», – и бормочу, – «спасибо». Кажется, даже разуваюсь, стягиваю с себя мокрый свитер, джинсы и что-то надеваю. Кажется, что-то пью. Я плохо понимаю происходящее – все так бессвязно, как в глубоком болезненном сне, где нет ни лиц, ни предметов, есть только больно жалящие сознание мошки и дурацкие расшатанные качели. Кажется, делаю длинный шаг вперед и оборачиваюсь, как вдруг оказываюсь в уже знакомой мне спальне, где такая мягкая постель, а подушка пахнет сумасшедшим мужским ароматом – лесным, спокойным и очень вкусным. Совсем не таким, какой любит Игорь.