Прасковья Ивановна стала бела как мел, а седая гостья вопросительно подняла брови.
* * *
– Ну и как вам невеста? – нетерпеливо спросил Сергей Васильевич в тот вечер свою крестную мать, сопровождающую его на смотринах.
– Не бери, Сергей Васильевич, – отрезала та. – Это не дело, что она богата. Ведь и вправду все говорят, что она глупая.
– Нет… – покачал головой юноша. Из его головы не выходил тот единственный взгляд, которым Пелагея Ивановна одарила его при встрече. – Она вовсе не глупая. А только некому было учить ее, вот она и такая. Как лошадь необъезженная. Что же, я сам и буду учить ее!
Крестная вздохнула и неодобрительно пожала плечами. Сергей Васильевич отличался упрямым нравом.
* * *
В тот день многие богомольцы Саровской пустыни лицезрели пренеприятнейшее явление. Разъяренный мужчина расхаживал по обители, грозясь все разрушить до основания и требуя, чтобы братия вернули его супругу.
– Да что случилось-то? Кто этот господин? – шепотом спросил лысоватый старичок с котомкой за спиной у толстой бабы, сидевшей возле храма.
– Что случилось?! Кто ж его знает! – ответила она и хитро улыбнулась.
– Ну ты-то точно знаешь, Матвеевна! – подмигнул старичок.
Баба довольно хмыкнула.
– Маленько знаю: кое-чего сама видала, кое-что люди порассказали. Значит, так: приехали из города давеча: господин ентот, жена его да матушка ейная, кажись. Вон она там, под липой, сидит на лавочке – с лицом-то важным. К старцу нашему пошли, к батюшке Серафиму, на разговор…
– И что же?
– А вон оно что: старец-то принял их, благословил, а затем мужа-то и мать выпроводил. Мол, в гостиницу идите. А молодую госпожу, супругу, значит, ентого господина, оставил при себе.
– Ну?
– Ну и ну. Пропала она с той поры.
– Как пропала?
– Да не воротилась обратно! Еще после обедни пошла, а уж вечерню отслужили…
– Ну дела! – старик развел руками. – А старец что?
– Что старец? Он с тех пор не принимал еще никого – вишь, сколько народу-то собралось у его кельи.
– А-а-а-а, да-да, я поприметил толпу, подумал даже, может, болен батюшка, не принимает.
– Да не болен, все с госпожой той беседы ведут, поди.
Старичок почесал свою голую макушку и хотел было еще что-то спросить у своей собеседницы, как та сама поднялась и заголосила:
– А вон-вон, старец из кельи-то выходит. Ой, что будет, что будет…
Действительно, из кельи вышел сгорбленный старец в простой ряске и вывел за руку высокую статную женщину. Изящно одетая, она, однако, выглядела не городской львицей, а скорее египетской подвижницей – такое твердое выражение было у нее на бледном лице.