Однажды он присел рядом с заснувшим соседом, глотнул его пива – и долго, зачарованно рассматривал эти пальцы. Электричка тормозила перед мостом у места впадения Москвы-реки в Оку – внизу проползала будка с часовым, взмывали фермы моста, колеса вдруг стучали гулко, значительно, – и вокруг во всю ширь разливался речной простор, с каплями куполов, стенами кремля, садами, огородами, каланчой… Как вдруг распахнулась дверь, и соседка, отстранив Королева, вытащила у мужа кошелек, ключи, сняла с него ботинки – и скрылась обратно. Весной она учинила развод, сменила личинку замка, бывший супруг пытался взломать дверь, после чего она стала ходить по квартирам с подписным листом, собирая деньги для монтажа домофона. Осенью муж снова жил с нею, девочки сделали себе модные стрижки, перестали носить глухие платочки, стали здороваться, но дверь в подъезде всё так же легко открывал любой, кто хотел ее отворить, – ибо нужной суммы на домофон так и не скопилось.
Надя и Вадя были образцовыми «заседателями» – так ночевавших на площадке бомжей называла Наиля Иосифовна. После них всегда было чисто, хоть отчетливый душок и висел в подъезде в утренние часы, пока его не замещали клубы табачного дыма, вырывавшиеся из ноздрей слоняющихся зачем-то туда и сюда белорусов. Эти двое, хоть и не без борьбы, мало-помалу отвадили от подъезда других бродяг. Теперь на площадке в углу стоял стертый березовый веник, обретенный на свалке на задах краснопресненских бань. Им Надя тщательно выметала площадку – до и после ночевки, захватывая утром два пролета вниз, один вверх.
Надя была неразговорчива, стеснялась своей бестолковости. Зато обожала слушать. Вадя же не упускал возможности ухватиться словами за жизнь, дать ей хотя бы проклюнуться – словно бы выражая этой своей способности благодарность, принося ей в дар свои россказни и заодно поддерживая и развивая навык, так часто его выручавший. В трудных ситуациях язык помогал ему нащупать подход к людям, войти или втереться в доверие: когда он побирался, когда его вышвыривали, когда в Измайловском парке на него натравливали бойцовых собак, загоняли дубинками в приемник, когда до смерти били; он точно знал, что, когда убивают, ни в коем случае нельзя молчать, нужно говорить, причитать, ойкать, хлопотать, взывать, совестить, плакать… И чем складнее, чем проворнее у тебя получается, тем больше шансов выжить.
Разговаривая с Надей, Вадя называл Наилю ведьмакой и был уверен, что она варит у себя на кухне особые коренья от зоба, иначе бы у нее уже давно лопнули глаза. Королева он опасался, в разговоре с Надей недоверчиво называл его «Пегий». Прозвище, видимо, объяснялось тем, что у Королева на темени имелся седой клок волос, и машина его вот уже год после аварии оставалась без покраски, пестря, как политическая карта, пятнами разносортной шпатлевки, грунтовкой нового крыла.