– Так не пойдет! – взволнованно прошипел он, провожая ее в каморку, которую девушка делила с Анни, настоящей танцовщицей, истинной «красоткой кабаре». – Вы разорите меня! Во время вашего выступления никто и бутылки вина не заказал!
– Месье Грассе, – возразила Корри, дрожащей рукой вытирая румяна со скул, – не волнуйтесь. Как вы называете ту жидкость для чистки унитазов, которую подаете клиентам? Домашнее вино? Десять, в крайнем случае пятнадцать франков за бутылку? Вам нужны посетители с толстыми бумажниками, предпочтительно американцы. Я приведу их вам. Гарантирую – еще неделя, и вы начнете подавать шампанское. Сами знаете, сколько оно стоит.
Корри играла наверняка. Управляющий был алжирцем, «черноногим», одним из десятков тысяч, наводнивших Париж после объявления независимости Алжира, а следовательно, человеком практичным.
– Договорились. В вашем распоряжении неделя. Но пожалуйста, пойте что-нибудь повеселее. Публика приходит в «Золотую кошку» развлекаться, а не плакать.
Корри засмеялась. Что бы он ни говорил, а репертуар она не изменит! Хлопанье пробок от шампанского будет лучшей музыкой для управляющего. Тот оценивающе оглядел девушку и положил руку на ее обнаженное плечо:
– У вас талант, малышка. Мужчина моего положения поможет вам сделать карьеру.
Корри бесстрастно взирала на него сквозь полуопущенные ресницы, и это, как ни странно, возымело желанный эффект. Грассе пожал плечами и отнял руку.
– Благодарю, месье Грассе. Я рада, что мы друг друга поняли. – Она вежливо открыла перед ним дверь. – Неделя. Обещаю.
Ее предсказание сбылось. В публике начали появляться дамы в вечерних платьях и мужчины в смокингах. Мгновенно поняв свою выгоду, управляющий развесил перед входом в клуб огромные фотографии Корри. Когда он спросил ее сценическое имя, Корри, не колеблясь, ответила:
– Коломбина.
Это было маленькой местью, единственной попыткой восстать против той смирительной рубашки, в которую заключила ее судьба. Потому что она считала эту работу чем-то вроде тюрьмы, несмотря на то что число почитателей росло. Это они громко выкрикивали названия ее песен и шикали на каждого, кто смел опоздать к выходу Коломбины. Она знала, чего от нее хотят: ежедневного спектакля, повторения одной и той же надоевшей рутины, – и с угрюмой решимостью выполняла свои обязанности, хотя временами едва удерживалась от желания спеть что-то настоящее, что потрясло бы завсегдатаев, заставило их лить слезы, страдать, и мучиться.
Но Корри была профессионалкой и честно делала свое дело с одной-единственной целью – выжить.