– Я узнал эту вещь, Антар. Зачем она тебе?
Антар поднялся, покорно склонил голову.
– Я захватил платок из сруба перед уходом. Хотелось узнать, выжила ли девочка…
На губах колдуна, внимательно наблюдающего за смущением пожилого Чующего, мелькнула слабая улыбка.
– И как? Узнал?
Антар не стал отпираться.
– Да, глава. Она жива и благополучна настолько, насколько это возможно…
– Что ж, значит, эта вещь тебе больше без надобности. Отдай. – Олдер протянул было руку за платком, но, встретившись с настороженным взглядом Чующего, вновь усмехнулся. Правда, в этот раз усмешка была невесёлой.
– Я не собираюсь причинять ей вред, Антар. Лесовичка честно выиграла свою свободу, а для меня эта вещь будет напоминанием…
Антар, не осмелившись больше перечить, отдал Олдеру платок лесовички, и с тех пор вышитая руками дикарки ткань всегда была при тысячнике. Вещь ещё несла в себе отпечаток души создавшей её женщины. Взяв платок в руки, Олдер мгновенно ощущал так запомнившееся ему мягкое тепло, и это ощущение нравилось ему уже само по себе.
Конечно же, со временем отпечаток на платке ослабнет, а потом и вовсе исчезнет, но кроме этого, тысячнику нравилась и сама вышивка. Лесовичка по праву могла оправдать прозвище дикарки, ведь на ткани она вышила не розы или лилии, а самый что ни на есть настоящий чертополох. Разлапистый, гордо несущий свои соцветия, сорняк казался живым и даже на вид – колючим и упрямым. Несколько его стеблей были сломаны так, точно по нему конь прошёлся, но вышитое растение словно бы излучало упрямое упорство и всем своим видом показывало, что никакие невзгоды не в состоянии пригнуть его к земле, и Олдеру думалось, что между ним и колючим упрямством с вышивки есть нешуточное сходство… Его тоже ломали, и не раз, но он всегда вставал с колен и находил выход… Найдёт и теперь – ради Дари…
Тысячник знал, что одним из любимых ходов Владыки было вытребовать к себе, в качестве малолетнего чашника или иного слуги, любимого отпрыска того или иного аристократа. Ребёнок, находясь при князе, становился, по сути, заложником и мог погибнуть из-за любого проступка родителя: безразлично, явного или мнимого… Так уже бывало, и Олдер уже давно поклялся себе, что его Дари никогда не попадёт в руки к Арвигену, и именно поэтому даже не выказывал слишком явной приязни к сыну…
Проведя рукою по выпуклому рисунку, Олдер вновь спрятал платок и направился за слугой… Ещё через несколько поворотов и коридоров тысячник с сопровождающим вышли в один из обширных внутренних дворов княжеской твердыни и направились в сторону соколятни. Это можно было бы счесть доброй приметой – в окружении столь любимых им птиц Владыка редко выказывал свой гнев, но кто мог сказать, что на уме у князя Арвигена…