Он протянул длинную руку к хозяину дома, и мой сын тут же распахнул глаза. Не знаю, что было в его взоре, но я свободной рукой поднял табурет и шарахнул им Селестина по кумполу.
– Ты… охренел?! – пошатываясь, взвыл он. – Это мой грешник, он подписал бумаги. Отвали, дурак!
– Сожалею, но именно меня прислали забрать душу Виктора Викторовича Кондратова, – зачем-то влез я, прекрасно понимая, кому перехожу дорогу.
– Ты дважды дурак, друг мой.
– Тамбовский волк тебе друг, собака страшная!
Селестин встал и хлопнул в ладоши. Полы в комнате задрожали. Бывший лётчик, как ни странно, ни капли не испугался, а, наоборот, собрался с духом, поправил мундир, звякнув медалями, и, сунув руку в карман, вытащил наградной «макаров». Захария одобрительно угукнул ему, и дядька закрыл нас с сыном.
– Вон из моей квартиры или я стреляю!
– Сколько угодно, – пробормотал тощий демон, а прямо из-под ламинатного пола начали подниматься тонкие струйки дыма.
Мгновение спустя перед нами встали четыре Гончих Ада. Полупсы-полукошки, страшные, как моя жизнь до рождения сына, в глазах полыхает оранжевый огонь, зубы были острее и крепче любого металла, а их шкуры не пробивал даже прямой выстрел из гаубицы. Пару раз мне приходилось вызывать себе на помощь этих жутковатых тварей, но я никогда не думал, что сам могу быть их добычей.
– За Россию!!!
Три выстрела слились в один, и псы бросились на нас. Одну зверюгу отшвырнуло к стене, одна бросилась на бывшего лётчика, двое навалились на меня. Зря.
– Никто не может показывать зубы моему мальчику, – прорычал я, левой рукой прижимая к себе ревущего Захарию, а правой ломая челюсть ближайшему псу.
Больше ничего мне ни сказать, ни сделать не удалось – в квартиру без предупреждения, без малейшего сомнения и вопроса, ворвался ураган ярости, именуемый Азриэллой. Полминуты спустя три оставшихся Гончих были буквально разорваны в клочья, как туалетная бумага. Селестин с воем уполз в ту страшную нору, что он называет домом, с пробитой головой и сломанным в трёх местах позвоночным столбом.
Я закрыл спиной Захарию, прижав его лицом к своей груди, чтобы он не видел того воплощённого ужаса, в который превратилась его мать.
– Я знала, что тебе нельзя доверять ребёнка!
– Нам можно оборачиваться?
Бледная Азриэлла приняла у меня улыбающегося малыша, покрывая его личико поцелуями. По её щекам текли слёзы.
– Я не опоздал? – В квартиру ворвался широкоплечий ангел с двумя револьверами в руках. – О, вижу, вы уже закончили.
– Помоги. – Я кивнул Альберту, и мы вместе подняли бездыханное тело бывшего военного лётчика. Его грудь была разорвана длинными клыками голодных псов Ада.