– Но-но, Николай Витальевич, вы не очень-то руки протягивайте! – прикрикнула бабушка Тася, сгребая Юлу на руки. – Никакая она не ваша, а была бы ваша, так чего ж она в колодце делала?
– Где? – вытаращил глаза дед Телятьев. – Я ее неделю назад из городу привез… На вокзале подобрал, а вчера она у меня пропала, и как улизнула, ума не приложу…
– Ты поменьше-то болтай, – рассердилась бабушка Тася, – собака сама в колодец не прыгнет!
Дед Телятьев обиделся.
– Ты что же, Таисья Александровна, первый день меня знаешь? Или мы с тобой всю жизнь забор в забор не прожили? Иль не знаешь, какое я отношение к любой скотине имею?
Это была правда, дед Телятьев сильно зверей любил, и у него дома всегда кто-нибудь жил – «квартировал», говорил он. То стриж с поломанным крылом, то ежик, которого он в реке в наводнение выловил, то кошки-собаки… Деда Телятьева даже прозвали в деревне Дедом Мазаем. Бабушка Тася все это прекрасно знала, но не смутилась.
– Как же, скажи, она в колодец попала? С неба, что ли?
Дед Телятьев ласково прищурился.
– С неба не с неба, Таисья Александровна, а мысль твоя верная… Я твое ведерочко когда сейчас прибирал, приметил: у колодца-то сугроб наметен, прямо до краю. Бежала поди моя Люська по сугробу, да и свалилась, она больно резвая…
– Может, и так, – подумав, согласилась бабушка Тася. – А только все одно: никакая она теперь не твоя, и зовут ее уж целый день как по-другому. За ведро спасибо, а что случилось, то случилось, так что…
И бабушка Тася выразительно показала глазами на дверь.
Дед Телятьев присел перед Юлой, погладил ее большой своей ладонью, сказал, улыбаясь в бороду:
– Эх, Люська, суровая у тебя хозяйка теперь будет. Лучше б ты дома сидела…
– Ладно вам шептаться-то, Николай Витальевич, пойдем чай пить. Замерз поди, пока ведро-то тащил.
– Замерз, Таисья Александровна, ох замерз… Уж и не помню, когда такие морозы у нас были…
– И не говори, Николай Витальевич…
И они пошли пить чай. Юла осталась жить у бабушки Таси, но так как была умна не по-собачьи, то бегала есть и к деду Телятьеву. У него и миска для нее всегда стояла, и лежала конфетка в кармане, потому что Юла была сластеной.
– Ласковый теленок двух маток сосет, – усмехался дядя Саша, видя, как Юла, пообедав дома, бежала через дыру в заборе к Телятьеву. Характер у нее и правда был ласковый. Только пьяных она сильно не любила – заливалась злобным лаем и скалила белые клыки…
Все это рассказал Динке Юрась, пока они сидели на поленнице у сарая. Юла тоже была тут. То копала нору у морковной грядки («Крот, что ли, завелся?» – удивился Юрась), то подбегала к ребятам, обнюхивала с ног до головы Динку и тыкалась в ее ладони («Знакомится», – усмехался Юрась). Необыкновенные были у Юлы глаза. Темные, умные, Динка даже решила, что никакая Юла не собака, а заколдованная принцесса. Спросить у Юрася об этом Динка, конечно, постеснялась, но относиться к Юле стала по-особенному.