Дыхание Колдуэлла замедлялось, а Райли задумалась о том, на что она смотрит. Чем это отличается от того, когда она сама убивала людей? По долгу службы ей пришлось убить несколько серийных убийц.
Но эта смерть не была похожа на те смерти. По сравнению с ними, она была дико контролируемой, чистой, клинической, безукоризненной. Она казалась ужасно неправильной.
Райли безотчётно подумала:
«Я не должна была доводить до такого».
Она знала, что ошибается, что она схватила Колдуэлла профессионально, по инструкции. Но всё же…
«Я должна была сама убить его».
Гейл неотрывно держала её за руку десять длинных минут. Наконец, стоящий рядом с Колдуэллом работник сказал что-то, чего Райли не расслышала.
Из-за шторки вышел смотритель и достаточно чётко, чтобы его услышали все свидетели, объявил:
– Приговор успешно вступил в силу в 9:07 утра.
Затем шторки снова закрыли просмотровое окно. Свидетели видели всё, что должны были. В комнату вошли охранники и стали торопить присутствующих покинуть помещение.
Когда группа вышла в коридор, Гейл снова взяла Райли за руку.
– Мне жаль, что он сказал то, что он сказал, – сказала она ей.
Райли была поражена. Как Гейл могут беспокоить чувства Райли в момент, когда над убийцей её дочери наконец восторжествовала справедливость?
– Как ты сама, Гейл? – спросила она, пока они быстрым шагом шли по направлению к выходу.
Гейл какое-то время не отвечала. Её лицо ничего не выражало.
– Всё кончено, – наконец сказала она холодным и бесчувственным голосом. – Всё кончено.
Через мгновение они вышли на яркое утреннее солнце. Райли видела, что на улице стоят две группы людей, отграниченные друг от друга верёвками и тщательно контролируемые полицией. На одной стороне были люди, которые одобряли казнь, они размахивали плакатами со словами ненависти, некоторые из которых были довольно грубыми и содержали неприличные слова. Они, очевидно, торжествовали. А другая группа протестовала против смертной казни, используя для этого собственные плакаты. Они всю ночь продержали сбор со свечами и выглядели гораздо более покорными.
Райли поняла, что не может посочувствовать ни одной из групп. Эти люди пришли сюда ради самих себя, чтобы показать на публику своё возмущение и нравственность, потакая лишь собственным желаниям. Она считала, что им здесь делать нечего – среди людей, чья боль и скорбь слишком реальны.
Между входом и толпой роились журналисты, неподалёку стоял их транспорт. Когда Райли шла среди них, к ней подбежала какая-то женщина с микрофоном и оператором позади.
– Агент Пейдж? Вы – агент Пейдж? – спрашивала она.