– Моггет, а ты что думаешь? – спросил Оселок, оборачиваясь и чувствуя щекой пушистую шкурку сидящего на плече кота.
– У меня своих забот невпроворот, – проворчал Моггет. – И я считаю, что это почти наверняка ловушка. Но раз уж мы здесь и… заслуженный Абхорсен в отставке, назовем его так, вроде бы и впрямь жив, полагаю, выбора у нас нет.
– Мне это не нравится, – прошептал Оселок.
Даже простое пребывание рядом с разбитыми камнями вытянуло из него едва ли не всю силу. А если Сабриэль войдет отсюда в Смерть… это же безумие, это значит искушать судьбу. Кто знает, что там затаилось в Смерти, у столь доступного портала, образованного разбитыми камнями? А если на то пошло, кто знает, чтó рыщет в хранилище или поблизости от него?
Сабриэль не ответила. Она подошла ближе к отцовскому защитному ромбу и изучила знаки сторон света под водой. Оселок неохотно последовал за ней, двигаясь маленькими шажками, чтобы по возможности меньше тревожить воду.
Сабриэль задула свечу, засунула ее за пояс и протянула открытую ладонь.
– Спрячь в ножны меч и дай мне руку, – велела она тоном, не допускающим ни споров, ни обсуждений.
Оселок мгновение поколебался – в левой руке он держал свечу, и ему очень не хотелось, чтобы оба меча оказались в ножнах, – но послушался. Рука девушки была холодна как лед – холоднее воды. Он инстинктивно стиснул ее чуть крепче, пытаясь поделиться теплом.
– Моггет, сторожи! – приказала Сабриэль.
Она закрыла глаза и принялась рисовать в воображении восточный знак, первое из четырех заграждений. Оселок напоследок огляделся по сторонам и тоже зажмурился, подчиняясь силе ее заклинаний.
Его руку и плечо пронзил резкий спазм – и воля его слилась с волей Сабриэль. Знак расплывался в его сознании, сосредоточиться на нем никак не удавалось. Болезненное покалывание в ступнях, донимавшее его уже давно, теперь распространилось выше колен, отдаваясь в них ревматической болью. Но Оселок отгородился от боли и сосредоточился на одном: на создании защитного ромба.
Наконец восточный знак стек по лезвию Сабриэль и утвердился в полу хранилища. Не открывая глаз, двое магов развернулись лицом на юг, к следующему знаку.
Этот знак дался им еще труднее; к тому времени, когда он наконец обрел сверкающее бытие, оба вспотели и дрожали всем телом. Рука Сабриэль лихорадочно пылала, а Оселка неумолимо швыряло то в жар, то в пронизывающий холод. Накатила жуткая волна тошноты, его бы вывернуло наизнанку, если бы Сабриэль не стиснула его руку, словно сокол добычу, и не поделилась с ним силой. Он поперхнулся, подавил рвотный позыв и пришел в себя.