– Я надеялся, что его меч оказался в ваших руках по какой-нибудь другой причине, – признался Хорайс.
Он переложил лыжи на левое плечо, высвобождая правую руку, чтобы отдать честь в ответ на приветствие двух часовых, которые резво бежали по траншее; подбитые гвоздями сапоги звонко стучали по деревянному настилу.
– Сдается мне, все куда хуже, – добавила Сабриэль, вдохнув поглубже, чтобы не разрыдаться. – Он в плену Смерти… или… или даже мертв. И созданные им оковы того гляди рухнут.
– Ветряные флейты? – переспросил Хорайс, опуская лыжи на землю; его рука в приветственном салюте застыла на полпути. – И все мертвые разом воскреснут?
– Флейты играют песню, слышную только в Смерти, – объяснила Сабриэль, – и поддерживают оковы, наложенные Абхорсеном. Но скованные связаны с ним самим, и флейты теряют силу, если… Они потеряют силу, если Абхорсен сейчас среди мертвых. Больше они никого не удержат.
– Я не из тех, кто винит вестника, принесшего плохие новости, – промолвил Хорайс, передавая Сабриэль чашку чая; девушка устроилась на, по-видимому, единственном удобном стуле в блиндаже, где располагался штаб полковника, – но худших новостей я вот уже много лет не слышал.
– По крайней мере, я – живой вестник… и притом дружественный, – тихо промолвила Сабриэль.
Тревожась об отце, ни о чем другом она прежде не задумывалась. Теперь она начинала узнавать о нем больше и понимать, что он не просто ее отец; для других – самых разных – людей он тоже значит очень многое. Оказывается, простенькая картинка в ее памяти – как Абхорсен, уютно расположившись в кресле ее кабинета в Уиверли-колледже, болтает с ней об уроках, анцельстьеррской технологии, магии Хартии и некромантии – давала представление самое что ни на есть ограниченное, как портрет маслом, запечатлевший одну-единственную грань характера человека.
– А как скоро падут оковы Абхорсена? – спросил Хорайс, прерывая поток воспоминаний Сабриэль.
Образ отца, протянувшего руку к чашке с чаем в ее кабинете, растаял: настоящий чай выплеснулся из эмалированной кружки и обжег девушке пальцы.
– Ох! Простите. Я задумалась… как скоро что?
– Я про оковы, наложенные на мертвых, – терпеливо повторил полковник. – Как скоро оковы рухнут и мертвые обретут свободу?
Сабриэль попыталась вспомнить отцовские уроки и содержание старинного гримуара, которое прилежно заучивала на каникулах. Он назывался «Книга мертвых»; от некоторых страниц ее до сих пор пробирала дрожь. Выглядел том достаточно безобидно – переплетенный в зеленую кожу с поблекшими серебряными застежками. Но при ближайшем рассмотрении и по коже, и по серебру проступали знаки Хартии. Знаки сковывающие и связующие, знаки заключения и заточения. Лишь опытный некромант мог открыть эту книгу… и лишь незапятнанный маг Хартии способен был закрыть ее. Отец, навещая Сабриэль, привозил гримуар с собой, а уезжая, непременно забирал.