Подошел один из фантомов, помог снять рюкзак, пристроил его в задней части кабины. Второй фантом взял Сабриэль за руку и подвел ее к чему-то вроде небольшого кожаного гамака, подвешенного поперек кабины: очевидно, он заменял тут пилотское кресло. Особо надежным он тоже не выглядел, но Сабриэль, передав меч в ножнах третьему фантому, заставила себя забраться в кабину.
Как ни странно, бумажный пол вовсе не провалился под ее ногами. Более того, материал показался обнадеживающе прочным. Минуту поерзав в гамаке в поисках удобного положения, Сабриэль обнаружила, что сиденье очень даже комфортное. Меч и ножны уложили в специальное углубление рядом с ней, а Моггет занял место на ремнях, крепящих к месту рюкзак, прямо за ее плечом, потому что Сабриэль сидела откинувшись, почти полулежа.
Теперь, из этого положения, ей стало видно маленькое овальное зеркальце из посеребренного стекла, закрепленное точно под краем кабины. Оно поблескивало в свете вечернего солнца и зримо пульсировало магией Хартии. Что-то навело Сабриэль на мысль подышать на стекло. Горячее дыхание затуманило поверхность. Дымка так и не растаяла, зато спустя мгновение-другое на ней проступил знак Хартии – точно призрачный палец начертил его на помутневшем зеркале.
Сабриэль внимательно изучила символ, запоминая его назначение и суть. Он же поведал ей и о последующих знаках: знаках, с помощью которых можно усилить поднимающийся ветер, или совершить спешную посадку, или призвать ветра со всех концов земли. Для управления Бумажнокрылом нашлись и другие знаки. Постигая их, Сабриэль осознала, что все воздушное судно пропитано магией Хартии и насквозь пронизано чарами. Его создательница трудилась долго и с любовью, и творение ее походило скорее на волшебную птицу, нежели на летательный аппарат.
Время шло, последний знак погас. Зеркало прояснилось, снова сделавшись обычной пластинкой посеребренного стекла, блестящей на солнце. Сабриэль сидела молча, запечатлевая знаки в памяти, и дивилась искусству и могуществу, сотворившим Бумажнокрыл и измыслившим такой способ обучения. Может статься, когда-нибудь ей тоже достанет умения создать нечто подобное.
– А та Абхорсен, которая создала эту штуку, кто она была? – спросила Сабриэль. – Ну, то есть кем она мне приходилась?
– Кузиной, – промурлыкал Моггет ей на ухо. – Кузина твоей прапрапрапрабабушки. Она была последней в своем роду. Детей после себя не оставила.
«Наверное, ее дитя – это Бумажнокрыл», – подумала Сабриэль, проводя рукой по глянцевой поверхности корпуса и ощущая знаки Хартии, дремлющие в его ткани. Грядущий полет уже не внушал ей такого ужаса.