Солнце палило нещадно. Поляков приказал экономить воду – пока она плескалась во фляжках. Но сколько ещё идти по этому безбрежному морю полыни и пахучего степного разноцветья? На горизонте ни сёл, ни хуторков видно не было – степь до самого неба. Изредка злые слёзы бессилия наворачивались на Жоркины глаза. Он незаметно смахивал их, поглядывая украдкой на подчинённых – не заметил ли кто? Мокрая, просоленная потом гимнастёрка, уже не липла к спине – до того заскорузла. А конца-краю этому безбрежному полю не видать. Так и спали в чистом поле. Даже шинелек не было – постелить на землю. Да и надо ли было стелить: земля тёплая, за ночь не остыла. И сколько той ночи? К двенадцати улеглись, а в полчетвёртого подъём. Надо спешить – у фашистов техники о-го-го: отрежут на танках пути отхода, и до свиданья, мама, не горюй. К полудню на следующий день перешли по хлипкому мостику какую-то речушку. Скорее, не речушку даже, а ручей. Невдалеке и хатки стояли. Село, стало быть. Люди. Там, однако, и передохнуть можно, и перекусить – свои-то припасы закончились. Народ приободрился, в глазах потухший было блеск появился. «Может, и начальство, наконец, найдётся», – подумал Поляков. Вот здесь откуда-то и появился бригадный комиссар. Как из-под земли вырос. В пыльной, пятнами пропотевшей гимнастёрке. Высокий, чернобровый, с красными от бессонницы глазами.
– Стой! – Он поднял перед Поляковым руку. – Кто старший?
Жорка остановился.
– Я старший. Старший лейтенант Поляков, – устало добавил: – Командир роты.
Прибывший представился:
– Бригадный комиссар Брежнев.
Сопровождавший его лейтенант держал автомат наизготовку и зыркал глазами на подступивших вплотную людей Полякова. Тот окинул взглядом Брежнева, кивнул лейтенанту.
– Ты бы пушку свою опустил. Пальнёшь с перепугу, греха не оберёшься. Свои кругом, не бойсь.
Тот повёл стволом.
– Да я и не боюсь, а свои – не свои, посмотрим, а то…
Брежнев устало махнул рукой.
– Да брось ты, Петя. Не видишь – свои.
Кивнул на поляковских.
– Всё, что от роты осталось? Разбежались?
Поляков нахмурился. Недобро взглянул на комиссара.
– Таких не держим. Все, кто не полёг там, на поле боя, – он кивнул на запад, – здесь, со мной. А тех, что полегли, не надо трогать. Они свой долг сполна отдали.
Брежнев смутился. Но тут же взял себя в руки. Без церемоний дёрнул Полякова за рукав гимнастёрки:
– Давай отойдём.
И отвёл его в сторону метров на пять. Остановившись, снял фуражку, провёл пятернёй по чёрным волосам, смахнул пот со лба и начал вполголоса:
– Ты, я вижу, хлопчик боевой. Да и люди у тебя надёжные, в бою проверены. А ситуация такая: там, – он кивнул головой на восток, – в семи-восьми километрах рубеж обороны готовится. Там фашистов думаем остановить. Только время надо выиграть. Дня два. Сможешь? Жорка пожал плечами.