Откуда ни возьмись, белое перо проплыло по воздуху мимо меня. Маленькое, крошечное перышко вдруг задело мою душу. Всепоглощающее чувство утраты пролетело сквозь меня, я спрятала лицо в ладони. Мое сердце колотилось в груди, как и мои воспоминания о Стивене лились потоком, душили и топили меня. Я не могла дышать, я хлопнула себя по лицу несколько раз и сползла вниз по стволу дерева, мое тело сотрясала дрожь.
– Прости меня, – воскликнула я про себя Стивену. – Мне жаль, но я не могу… – Я взвыла, закрывая глаза.
Две руки легли мне на плечи, и я вскочила в испуге.
– Ш-ш-ш, это я, Элизабет, – прошептал Тристан, опускаясь на землю и обнимая меня. – Я держу тебя.
Я схватила его за футболку, прижимаясь к его телу, и намочила ее слезами.
– Я не могла его спасти, я не могла его спасти, – всхлипывала я в его футболку. – Он был моим миром, а я не могла его спасти. Он боролся за меня и… – Я больше не могла говорить. Я не могла заставить свои мысли покинуть мое задыхающееся сердце.
– Ш-ш-ш, Элизабет. Я держу тебя. Я держу тебя. – Его голос успокаивал меня, когда я сломалась впервые за продолжительное время. Я держалась за него, умоляя, чтобы он меня не отпускал. Так и было, он держал меня все крепче.
Затем я почувствовала, как две крошечные руки обнимают меня, Эмма потянула меня к себе.
– Прости, малыш, – прошептала я, прижимая Тристана и мою малышку, – мне жаль.
– Все нормально, мама, – заверила она. – Все хорошо.
Но она ошибалась.
Ничего не было хорошо.
И я не была уверена, что когда-то будет.
В тот вечер пошел дождь. Некоторое время я просто сидела в ночном халате, наблюдая, как капли с силой ударяются о землю. Я плакала вместе с дождем, не в силах сдерживать себя. Эмма спала в другой комнате, Тристан разрешил, чтобы Зевс остался на ночь с ней.
Я умоляла сердце остановить это. Заставить боль уйти.
Я вылезла из окна и пошла к Тристану. Я вымокла в течение нескольких секунд, но меня это не заботило. Я постучала пальцем в его окно, он подошел, без рубашки, глядя на меня. Он положил руки на подоконник, демонстрируя, какие они загорелые.
– Не сегодня, – сказал он низким голосом, – или домой, Элизабет.
Мои глаза все еще горели после слез. Мое сердце болело от тоски.
– Нет, сегодня, – возразила я.
– Нет.
Мои пальцы обернулись вокруг тесьмы, удерживающей мою одежду, и я развязала ее, опуская халат на землю, стоя под дождем только в лифчике и трусиках.
– Да.
– О боже, – пробормотал он, выпрыгивая из открытого окна. Я тряслась от холода. От обиды.
– Спроси меня, как я хочу это сегодня вечером.
– Нет. – Его голос был строг, и он не смотрел мне в глаза.