— Вы, наверное, приезжие?
Вася утвердительно кивнул головой. Женщина с минуту размышляла.
— Если у вас нет ничего лучшего, — предложила она застенчиво, — вы можете остановиться у меня. Вы уже большие и еще здоровые, наверное, откуда-нибудь из деревни. Вас, конечно, примут на работу. Будете тогда платить мне сколько-нибудь за угол…
И она опять закашлялась, отворачиваясь от детей.
— Кто же нас примет на работу? — изумился Валерик.
На лице женщины мелькнула слабая улыбка.
— Вы, наверное, издалека, — сказала она. — Здешние все знают, что в наше время ребенку легче найти работу, чем взрослому. Мой сын Георг уже два года ходит на фабрику, а ему ведь только девять лет. Он кормит меня и свою маленькую сестренку. Но, конечно, денег всегда не хватает. Вот я и надумала пустить кого-нибудь в угол. Все-таки было бы немного легче.
— Пойдемте к ней, — сказала Кюльжан, обращаясь к мальчикам.
— Как видно, нам все-таки придется здесь где-нибудь работать. Вряд ли нас тут будут бесплатно кормить.
Следуя указаниям женщины, они по полуразвалившейся лестнице спустились в темный и сырой подвал.
В маленькой комнатке, которую занимала женщина, лежало два старых матраца. Стол и посудный шкаф заменял поставленный на бок ящик. Другой такой же ящик с лохмотьями служил колыбелькой ребенку.
Кюльжан заглянула в эту «колыбельку» и отшатнулась. В ящике лежал крохотный уродец с огромной головой и тоненькими ручками и ножками, покрытыми морщинистой кожей. Желтоватое личико с вздувшимися синими жилками на висках и темени выглядело старческим. Мутные глазенки смотрели без всякого выражения.
— Что? Хороша? — горько улыбнулась женщина, заметившая удивление Кюльжан. — Еще не ходит, а ведь ей уже третий годик пошел. Это она потому такая, что я мало кормила ее грудью. Я ведь работала на фабрике с пяти часов утра до восьми вечера. За это время молоко вытекало так, что блузка на мне всегда была мокрая. Чтоб девочка не кричала, я перед уходом на работу поила ее лекарством, от которого она спала почти до моего возвращения. Вот она и выросла такой, какой вы ее видите.
Слова женщины опять прервал кашель, и Кюльжан, смотревшая на нее с искренним состраданием, спросила, почему она не лечится.
Бедная женщина только махнула рукой.
— У меня и раньше был кашель: я работала в цехе, где прядут сырой лен. Вода с веретен постоянно брызгала на платье. Ноги тоже всегда были мокрые, и я слегла. Доктора позвать было не на что, в больницу для бедных попасть очень трудно, да и детей жалко оставлять одних. Кое-как поправилась, а когда вернулась на фабрику, оказалось, что меня уже уволили.