Через минуту в подсобку зашел и Гулливер. Аксенов курил, пододвинув к себе приспособленный под пепельницу огрызок алюминиевой пивной банки.
— Ты обещал позвонить. И назвать имя человечка, который может достать стволы.
— Я говорил, что попробую, Саныч, — осторожно поправил Гулливер. — Не обещал.
— Что-то сорвалось?
— Вроде того.
Невооруженным взглядом было видно, что осведомитель нервничает и чего-то недоговаривает. Аксенов нахмурился.
— Гулливер, что за дела? Ты со мной играть захотел? Ты и твой шалман работаете, пока ты мне нужен. А нафига мне ты, если ты молчишь в тряпочку?
Гулливер сел рядом, стараясь не смотреть на Аксенова.
— Саныч, вы же знаете. Я стараюсь помогать всегда. Как только что-то узнаю, сразу звоню вам…
— Последний месяц я этого не ощущаю. Что случилось? У тебя проблемы или как?
— Саныч… Слухи ходят фиговые. Говорят, Жила этот, которого вы ищете… Говорят, они мочат всех.
— Кто говорит?
— Да все, Саныч, — не выдержал Гулливер. — Все, блин! Даже самый последний гопник в курсе. Я… никогда не отказывался. А сейчас я не могу. Только не так. Я жить хочу, понимаете? Хотите закрывать пивную — закрывайте. Я лучше подметалой в ЖЭУ пойду, но жить буду.
След оружия оборвался, не успев даже проклюнуться.
Аксенов промолчал в отчет. Крыть было нечем.
Фокин пропустил родителей вперед, после чего не без труда затащил в прихожую тяжелые сумки.
— Вы чего туда понапихали? Антивещество?
— Соленья тебе, огурчики, салаты, которые ты любишь, — запричитала мать. — Гостинец на день рождения, мы же пропустили. Я тебе такой свитер купила у нас на рынке. Как увидела, сразу тебя в нем представила.
Отец, хмурясь, прошел в единственную жилую комнату однушки, которую снимал Фокин. Мебели здесь практически не было.
— Тебя обокрали или что?
— С мебелью дороже. А мне многого не надо. Кровать есть, шкаф есть. Зато до работы недалеко. А вы ляжете сегодня на надувном матраце, я на работе у мужиков одолжил…
— Твой дед в твоем возрасте уже дом построил и двух детей родил, — проворчал отец. — Сергей, тебе самому не стыдно? Тридцать лет уже, а все как студент-подросток!
— Рома!
— Что Рома? Что, не так?
— Убейте меня кто-нибудь, — простонал себе под нос Фокин.
Когда они разобрали все сумки, мать бросилась на кухню разогревать тефтели, которые сварила с утра. Разговор с родителями не клеился. Особенно после того, как мать завела любимую песню.
— Сереж, тебе от тети Любы привет. Говорит, я так по Сережке соскучилась! В гости тебя звала. У нее же 50 лет скоро. Говорит, так давно крестничка не видела!
— И не увидит, — буркнул Фокин.