Суриков совсем маленьким был, когда увидел палача, расхаживавшего в красной рубахе, кушаке и поджидавшего свою жертву. Впечатление оказалось настолько сильным, что сохранилось до той самой поры, когда Суриков приступил к картине "Утро стрелецкой казни", с которой вступил в мир как художник и которая принесла ему признание. Все это подтверждает мои догадки, но так ли, не так ли, не знаю, потому что говорю субъективно.
Что касается Павла Михайловича Третьякова, он ведь начал, как многие купцы, а это выходцы из крестьян, люди, не сказать, чтобы скупердяи, но умеющие ценить заработанную копеечку и желающие не попусту потратить ее. И для Павла Михайловича, когда он приобретал первые работы, скажем, девять работ голландских старых художников, это было скорее поветрие. Просто купил, поставил, забыл. Потом, когда пришло время общения с художниками и познания этого удивительного, незнакомого для него мира, Павел Михайлович, а он был прекрасный аналитик, убедился, что история русской живописи это история русской мысли в не меньшей степени, чем история русской литературы, и понять эту русскую мысль, выраженную живописью, можно только, проанализировав ее в развитии. Это один из основополагающих моментов его идеи собирания картин.
Надо сказать, Третьяков пришел к печальному выводу, что, за редким исключением — того же Ивана Ивановича Шишкина, Виктора Михайловича Васнецова, Михаила Васильевича Нестерова, Василия Ивановича Сурикова, еще нескольких имен, — русская светская живопись, как и русская светская литература, сработала на разрушение государственности. Этим было вызвано последнее собирательство Павлом Михайловичем Третьяковым икон и работ древнерусских мастеров. Он понял, что в глубине своей предназначение художника это быть близким и не разлучаться с Церковью, служить ей.
С. Я. Абсолютно с тобой согласен. И вот, Лева, я прочитал тоже с очень большим интересом, и читал долго, поскольку она насыщена фактами, твою книгу "Иноземцы при государевом дворе". Копнув этот пласт, ты работаешь в русле провидческой литературы Достоевского, Хомякова, Леонтьева. Все, что они писали тогда, мы видим в сегодняшней нашей жизни. Знаешь, чтобы ответить нынешним разрушителям Отечества, им надо вместо "Капитала" Маркса насильственно давать читать "Бесы". Потому что все, что ими творится, и эта борьба с религией, с Православием, у Достоевского уже есть, начиная с лямшинской мыши, запущенной за киот.
Вот свежая газета сообщает о встрече Путина и Буша, и тут же заметочка о том, что Буш отпустил своим соответствующим структурам 150 миллионов долларов на работу по свержению Путина. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь. Но это еще пословица добрая. К сожалению, отрицательное действие иноземцев в России, о котором рассказывает твоя книга, очень созвучно нынешнему положению. Поразительно, как подтачивалось все. Ведь в чем страшность некоторых и даже многих реформ Петра? В том, что он советы получал в Лефортове, в немецкой слободе. Я за интернациональность общения. И, как известно, русские славянофилы никогда не чурались поучиться у западных людей, но когда начинают ввинчивать ржавые гвозди, ржавые шурупы в основу государственности, последствия бывают очень печальными. О них нас предупреждал любимый мой писатель Алексей Константинович Толстой, предупреждал Федор Иванович Тютчев — человек, который провел бoльшую часть жизни на Западе. В твоей книге замечательно показано, что предупреждения великих не утратили актуальности, потому что с тех пор опасность только усугубилась.