Девушка старалась не смотреть вниз и дышать через маску неглубоко, чтобы ядовитые испарения, поднимавшиеся из логова змей, не слишком быстро затуманили разум. Маску тоже нельзя носить больше часа, иначе она начнет прирастать к незащищенной коже.
Но другого способа проникнуть в тайны Саэтхиль у девушки не было.
Только в этом месте в массивной задней стене личной кельи главной жрицы была небольшая трещинка. Оставалось только просунуть в щелку полую трубку с веером тончайших металлических листьев на конце, скрепленных таким образом, что при повороте кольца они расходились воронкой, – лучший способ для подслушивания сквозь стены, подсказанный духом погибшего отца неоты. Трубку ей подарили горы в один из дней, когда Безымянной разрешалось подняться на поверхность.
Отец показал, где вейриэны оставили для нее инструмент. Он часто показывал ей такие вещи, о которых девушка не могла никому рассказать, даже матери-жрице. Никто не должен знать, что вейриэн Грэмир с ней разговаривает.
Впрочем, считалось, что матери у неоты тоже нет. Неота – ничто. Ей даже еда не положена, она могла съесть только то, что отскребет от котелков после того, как поест последний из презренных обитателей подземного храма. Или найдет на поверхности в щедрых лесах и озерах горных долин.
При воспоминании о еде в животе громко заурчало. Так громко, что девушка испугалась, как бы не услышали собравшиеся в келье собеседники.
Напрасно боялась: за стеной разгорался ссора.
Спорили тихо, но яростно, и по меньшей мере трое. Голос двух участников она знала: ее родной матери Онриль и главной синтской жрицы – полубезумной старухи со странным именем Отраженная Саэтхиль.
А вот третий голос, принадлежавший мужчине, был ей незнаком, но Безымянная без сомнений отнесла его к благородным лордам-риэнам, хозяевам Белых гор. Для подземных жителей, обладавших мелодичными и нежными голосами, у него был слишком грубый и резкий тембр.
– Ты всего лишь жрица, Онриль, мне не нужно твое согласие, чтобы взять твою дочь! – рычал взбешенный мужчина.
– Господин прав, я всего лишь жрица, но моя дочь – нет!
– Не забывайся, – перебил ее дребезжащий старушечий голос Саэтхиль. – Девчонка должна отрабатывать свою пищу, как все жрицы.
– Как все жрицы? – язвительно переспросила Онриль. – Может, кто-то видел ее хоть раз в нашей трапезной? Тогда почему никто не взялся ее обучать нашим тайнам? Почему на ее поясе не висит жезл синтэ с бутоном эутаа? А самое главное – почему Чаша Цветка не дала ей имени? Или ты его услышала, Саэтхиль, и никому не сказала? Ты же у нас главная, должна была услышать. А если Чаша не приняла девочку, то она не может считаться дочерью храма и нет над ней ничьей власти, кроме материнской! А свое согласие я не дам! – торжественным певучим тоном завершила Онриль.