Медбрат светит фонариком мне прямо в глаза.
– Понаблюдаем за твоим состоянием. Вдруг у тебя сотрясение мозга? Надо проверить. Полежишь в палате экстренной помощи. Не волнуйся, это ненадолго.
– Говорю же, я в порядке. Меня стошнило от вида крови.
Не столько крови, сколько этой торчащей кости. Боже, при одном воспоминании снова мутит. Поворачиваюсь на бок. Желудок жестоко сокращается. Мне подсовывают пакет. Но рвоты нет, одни спазмы. Инстинктивно вытираю рот.
– Дыши глубже. А мы тебе пока укольчик сделаем.
Медбрат берет мой сотовый.
– Надо позвонить твоим родителям, известить их.
– Нет. Не делайте этого. Мои родители… они… Они – что? Один – мертв, другая не в состоянии тост поджарить, не то что кризисную ситуацию разрешить.
– Они… уехали. Их нет в городе.
Потом меня долго расспрашивают: не болит ли голова, кто президент Соединенных Штатов, какое сегодня число. Отвечаю без запинки. Спрашиваю сам: что конкретно с Виви? Медбрат от ответов увиливает. Когда я, потеряв терпение, закатываю глаза – он снова хватает фонарь и светит мне в самые зрачки. Не пойму, это мера предосторожности, предписанная инструкцией, или наказание.
«Скорая» останавливается.
– Погодите, – говорю я. – Нет, только не сюда. Я не пойду.
Потому что за такое короткое время мы только до одной больницы могли добраться. До той самой, где умер мой папа. Наверно, пусть лучше медбрат позвонит маме. В конце концов, не могут же они мной распоряжаться без согласия матери? Мама, наверно, им запретит. Или не запретит. Весьма вероятно, что сорвется.
– Успокойся, – говорит медбрат, беря меня за руку. – Ты же цел. Все будет хорошо.
Водитель «Скорой» распахивает дверцы, залезает внутрь, помогает вытащить носилки. Мне это противно. Я бы сейчас забился, вырвался, как герой книжки «Над кукушкиным гнездом». Они права не имеют меня насильно в больницу тащить. Только правда в том, что у меня сил нет. Я не сопротивляюсь. Я сдаюсь без боя. И знаете что? До меня вдруг доходит: а ведь так лежать совсем неплохо. Пусть-ка кто другой меня теперь тянет на себе.
* * *
Как игла в руку входила, я даже не почувствовал. Лежал на койке, мыслями был далеко. Медсестра одеяло подоткнула, теплое такое, мягкое. Для того оно теплое, что от внутривенного вливания может знобить. Пока не знобит. Вообще ничего не чувствую.
– Здравствуй, Джонас.
Надо мной стоит миссис Фишер, мама моего приятеля Зака. На ней розовая медицинская униформа. Я мог бы и сам сообразить: в таком городишке, как наш, знакомые кругом, в том числе в больнице.
– Здравствуйте, миссис Фишер.